Иосиф Дискин - Альтернативы «российского прорыва»

Следует прежде всего оценить высокие стремления без преувеличения великого мыслителя найти прочные основания для пути в «царство свободы». Одновременно, разделяя его сомнения относительно значения умозрительных конструкций, следует все же поставить под вопрос о тех, как мы бы сказали сегодня, институциональных механизмах, посредством которых будет осуществляться «развитие всякого рода потребностей». И неясно также, почему государство, кстати говоря, как это видно из истории, созданное потребностями жизни, включая необходимость, в частности, решать неустранимую проблему ограниченности ресурсов, исключается из этих априорных представлений. Здесь последовательный оппонент права вынужден будет полагаться на априорно задаваемую рациональную способность всех договариваться со всеми, исключающую при этом какие-либо конфликты. Эта конструкция предполагает гораздо более высокие требования и к разуму и к морали, чем концепция «общественного договора» Ж.-Ж. Руссо. Здесь мы сталкиваемся уже не с преувеличенной ролью разума, а с его абсолютизацией и мифологизацией.

Одной из ключевых проблем в нашем обсуждении является соотношение влияния внешних условий (в иных концепциях – влияние структуры), включая сюда сформированные в обществе нравственно-этические основания, с одной стороны, и свободу воли, с другой. Здесь уместно привести мнение Ф.М. Достоевского: «Делая человека ответственным, христианство тем самым признает и свободу. Делая же человека зависимым от каждой ошибки в устройстве общественном, учение о среде доводит человека до совершенной безличности, до совершенного освобождения его от всякого нравственного личного долга, от всякой самостоятельности, доводит до мерзейшего рабства, какое только можно вообразить» [67].

Можно, конечно, упрекнуть великого писателя за преувеличение роли свободы воли, за полное отрицание влияния внешней среды, за отождествление индивидуальных, преимущественно психологических отношений с макросоциальными процессами. Но все же для нашего обсуждения важно отметить, что нравственный и, следовательно, неизбежно пристрастный взгляд с сомнением относится к теориям, рассматривающим внешние (прежде всего политические, экономические и социальные) влияния в качестве доминирующих.

Но одновременно полный отказ от учета такого влияния с неизбежностью влечет за собой доминирование телеологического взгляда на характер общественного развития.

Для нашего обсуждения о принципах общественного развития важны также размышления К. Победоносцева относительно оснований идеологического водораздела между основоположниками современных телеологических представлений, которыми, безусловно, были философы эпохи Просвещения, и их консервативными критиками. «Много зла наделали человечеству философы школы Ж.-Ж. Руссо. Философия эта завладела умами, а между тем вся она построена на одном ложном представлении о совершенстве человеческой природы и полнейшей способности всех и каждого уразуметь и осуществить те начала общественного устройства, которые эта философия проповедовала.

На том же ложном основании стоит и господствующее ныне учение о совершенствах демократии и демократического правления» [68].

Схожие мысли высказывал К.П. Победоносцев в своей известной статье «Великая ложь нашего времени». Обычно при упоминании его имени всплывают в памяти «совиные крыла», которые он простер над Россией. Но для того чтобы обратиться к нему как значимому авторитету, важно учесть мнение безупречного для всех А.Ф. Кони, который, как видно из его мемуаров, считал Победоносцева своим учителем.

Предметом, на котором К.П. Победоносцев проводил свой анализ, был парламентаризм, его реализация в теории и на практике: «Механизм – в идее своей стройный, но для того чтобы он действовал, необходимы некоторые существенные условия… И этот механизм мог бы успешно действовать, когда бы доверенные от народа лица устранились бы вовсе от своей личности; когда бы на парламентских скамьях сидели механические исполнители данного им наказа; когда бы министры явились бы тоже безличными, механическими исполнителями воли большинства; когда бы притом представителями народа избираемы были всегда лица, способные уразуметь в точности и исполнять добросовестно данную им математически точно выраженную программу действий. Вот при таких условиях действительно машина работала бы исправно и достигала бы цели» [69].

В этих соображениях ясно прослеживается связь эффективности функционирования социальных институтов и, соответственно, реализации задач развития, с одной стороны, и социальных условий этого функционирования.

Для понимания истоков воззрений, критикуемых этими двумя незаурядными мыслителями, следовало бы заметить, что философы эпохи Просвещения, а затем и И. Кант действовали в конкретных исторических условиях, когда до этого аргументы с позиции Разума были не в чести. Более привычными были устоявшиеся умозрения, основанные на верности религиозным традициям и границам, установленным устоявшимися сословными рамками.

Великим мыслителям, открывавшим человечеству новые горизонты, нужно было прежде всего ликвидировать устоявшиеся стереотипы сознания, паутину мифов, о значении которых сегодня вспоминают лишь серьезные исследователи. В таких условиях, как представляется, для успеха, плодами которого мы сегодня пользуемся, была необходима энергичная пропаганда, способная захватить воображение и умы будущих последователей. Но просветители в своей пропаганде, как это почти всегда и бывает с пропагандой, вышли далеко за пределы своей исторической миссии, связанной с установлением роли разума в качестве важного средства познания реальности.

Результат – абсолютизация роли разума – совсем не их вина. Эта ответственность лежит на их недалеких последователях, которые оказались неспособны соотнести перемены исторического контекста с актуальностью воспринятого наследия. Они превратили наследие великих мыслителей в псевдорелигию, положения которой уже не нуждаются в осмыслении. Это относится к разным ветвям наследия просветителей, включая сюда как «либералов», так и советских «марксистов».

При обсуждении концепций, задававших магистраль представлений, связанных с соотношением телеологии и генетики, невозможно обойти марксизм. Почти догмой является представление о тотальном телеологическом характере «коммунистического переворота», его стремлении к насильственному воплощению в жизнь «коммунистической мифологии». Автор в свое время также отдал дань таким представлениям [70].

Стереотипом также является точка зрения, что марксизм построен на последовательной ориентации лишь на материальные факторы – индивидуальные и классовые интересы, реализация которых рассматривалась в качестве нормы, требовавшей воплощения ее требований. Однако здесь важно отметить также, что это не совсем точно.