Владимир Солонарь - Очищение нации. Насильственные перемещения населения и этнические чистки в Румынии в период диктатуры Иона Антонеску (1940–1944)

С точки зрения румынских националистов, это была мрачная статистика, но возможно, румыны чувствовали, что на практике ситуация была еще хуже. Как убедительно утверждает Ирина Ливезяну, «города и местечки новых провинций Румынии <���…> вообще не проявляли видимых черт румынского характера». В Черновцах, например, «университет, театр, большинство лицеев и ежедневные издания были немецкими, а присутствие румын <.> за пределами собственно румынской общины не ощущалось» [59] Livezeanu, Cultural Politics in Greater Romania, p. 17. .

Румынские политики и интеллектуалы предпочитали объяснять эту ситуацию целенаправленными действиями предыдущих имперских режимов, которые якобы преднамеренно денационализировали румын, чтобы обеспечить себе контроль над румынскими территориями. Так, например, в своем исследовании 1930 г. о национальных меньшинствах Мануилэ, с одобрением процитировав С. Мехединць, который утверждал, что «Румыния – это самая гетерогенная с этнографической точки зрения страна в Европе» и что она – «единственная на Земле страна, чьи города по большей части находятся в руках чужеземцев», прибавил, цитируя Ю. Маниу, что города в Трансильвании «были созданы искусственно как центры мадьяризации» и что «румынское государство должно восстановить то, что разрушили венгры, но не путем разрушения существующих ценностей, а путем создания новых». «Вот и идея на будущее!» – заключил румынский демограф [60] ANI, Fond Sabin Manuilă, XII/77bis, ff. 3–4. Румынский термин «чужак» (străin) использовался как в отношении иностранцев, так и в отншении румынских граждан нерумынского происхождения. Такое обращение было вообще присуще всей Юго-Восточной Европе того времени. См. Barbara Jelavich, History of the Balkans: Twentieth Century, vol. II (Cambridge: Cambridge University Press, 1983), pp. 135136. .

В этом вопросе Мануилэ был в полном согласии с большинством своих современников из среды румынских интеллектуалов и политиков, среди которых было распространено мнение, что после объединения румынских территорий новый «национальный идеал» включал модернизацию страны, сопоставимую с тем, что происходило как у соседей, так и на Западе, и в то же время – устранение «дыры в середине», т. е. недостаточной представленности этнических румын в большинстве престижных экономических и социальных сфер. Эти политики и интеллектуалы были склонны воспринимать такую ситуацию как нечто невыносимо постыдное, поскольку она наводила на мысль, что румыны были неспособны стать по-настоящему «современными» [61] Выражение Терри Мартина (Terry Martin) «дыра в середине» относится к положению восточных советских республик. Эта формула указывает на то, что советская политика создала прослойку партийных аппаратчиков из представителей местного «коренного населения», но ей не удалось «создать корпус высших технических и интеллектуальных функционеров, который бы позволил установить… полный контроль коренных над восточными республиками» (Martin, The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923–1939 (Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001), p. 179). Здесь я следую интерпретации Лии Гринфельд (Liah Greenfeld), рассматривающей национализм как зависть (ressentiment). См.: Greenfeld, Nationalism: Five Roads to Modernity (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1992). .

Румынские политики сознавали, какая напряженность может возникнуть в связи с реализацией планов руководимого государством развития в сочетании с мерами по устранению из престижных областей занятости национальных меньшинств, которые зачастую обладали навыками, лишь изредка встречавшимися среди этнических румын. Но в 1920-х – начале 1930-х гг. абсолютному большинству румынских элит хотелось верить, что указанные цели были совместимы. С этой точки зрения Румыния была похожа на другие страны Восточной и Юго-Восточной Европы, которые благодаря их союзу с Францией и Великобританией вышли победителями в Первой мировой войне: победа узаконила демократию, и элиты выразили ей свою поддержку, пусть даже их политическая повестка дня была отмечена изрядной дозой этнического национализма [62] О межвоенном восточноевропейском национализме см. особенно Brubaker, Nationalism Reframed , ch. 4, pp. 79-106. . Приверженность демократии, пусть даже и показная, означала, что явно нарушать права меньшинств было нельзя. Государство должно было действовать осторожно, чтобы и статус доминирующей нации повысить, и соблюдение прав меньшинств подтвердить. Чтобы показать, каким образом наиболее либеральные и дальновидные румынские элиты представляли себе решение этой дилеммы, полезно обратиться к личности и высказываниям одного из самых видных их представителей, Юлиу Маниу.

Фото 1.1. Юлиу Маниу.

Фотография любезно предоставлена Национальным архивом Румынии

Фигура Маниу возвышалась над румынской политической сценой большую часть межвоенного периода, а также во время Второй мировой войны, когда он был самым влиятельным лидером прозападной оппозиции. Маниу был одним из лидеров НЦП с момента ее создания в 1926 до 1933 г. и с 1937 вплоть до 1946 г., когда это формирование вместе с остальными оппозиционными партиями было ликвидировано коммунистическими властями, а их лидеры, включая Маниу, арестованы и брошены в тюрьму, где он и скончался 5 февраля 1953 г. Маниу был премьер-министром Румынии с ноября 1928 по октябрь 1930 г. и с октября 1932 по январь 1933 г.

Маниу родился в 1873 г. в Трансильвании в семье румынских дворян, имевшей славу борцов за права румынских крестьян против венгерского гнета. Он с детства воспитывался в духе румынского национализма и в юности поклялся посвятить себя своему народу [63] См.: Matei Boilă, „Mărturii privind atitudinea lui luliu Maniu în anii 1943–1946”, Ni-culae Paraschiv și Gabriel Țepelea, eds. luliu Maniu în fața istoriei (București: Gândirea Românească, 1993), pp. 86–87. . Он изучал право в университетах Клужа (венгерское название Коложвар), Будапешта и Вены. В 1906 г. он был избран по списку Национальной румынской партии в венгерский парламент, где вскоре зарекомендовал себя как твердого, осторожного и находчивого политика. К исходу Первой мировой войны Юлиу Маниу стал фактическим лидером своей партии и румынской общины Трансильвании. В Первую мировую войну он был мобилизован в австро-венгерскую армию и воевал на Итальянском фронте, но решительно отверг требования венгерских властей подписать декларацию, осуждающую участие Румынии в войне против Австро-Венгрии. Маниу вернулся в Трансильванию в последние недели войны, когда империя уже испускала последний вздох, и в ноябре 1918 г. организовал фактический захват власти в Трансильвании отрядами румынской «национальной гвардии», действовавшими под защитой войск Старого королевства. Он сыграл ведущую роль в организации стотысячной демонстрации трансильванских румын, на которой 1 декабря 1918 г. в городе Алба-Юлия было провозглашено объединение Трансильвании, Баната и восточной Венгрии с Румынией. Со 2 декабря 1918 по 2 апреля 1920 г. он возглавлял в Трансильвании администрацию переходного периода, которая обеспечила окончательное присоединение провинции к Старому королевству [64] О первых годах румынской администрации в Трансильвании см.: Livezeanu, Cultural Politics in Greater Romania, pp. 132–135. .