Александр Зданович - Свои и чужие - интриги разведки

Уже в 1911 году Владимир Орлов занял должность следователя в Варшаве.

Именно в этот период в столице Королевства Польского он впервые встретился с человеком, незримый поединок с которым продлится почти два десятка лет. Феликс Эдмундович Дзержинский — так звали его визави.

В 1912 году по поручению начальства Орлов приступил к расследованию исключительно важного дела о подстрекательстве к мятежу. В ходе проведенных по материалам политической полиции обысков удалось найти тайник с дневниками одной молодой польки — Кристины Швентоховской, из которых явствовало, что она принадлежит к тайной боевой организации и осуществляет связь между подпольными группами в Варшаве, Кракове, Лемберге и даже в Закопоне — городе на австрийской территории. Через Кристину вышли на ее сподвижницу Галину Мисчер. Как выяснилось, обе они контактировали с известными революционерами — Тадеушем Длугошевским и Феликсом Дзержинским. Найти их было делом техники для охранного отделения. Вскоре оба конспиратора оказались в мрачной камере № 12 десятого павильона Варшавской цитадели.

Длугошевский образно описал чувства новых узников в своем стихотворении:

Следствие продолжалось восемь месяцев. Владимир Орлов добросовестно искал улики против Дзержинского и его товарища. Что-то удалось доказать, однако некоторые факты не подтверждались собранными материалами и были столь же добросовестно исключены из обвинительного заключения. Дальнейшие события, как мы увидим несколько ниже, подтвердили корректность следствия и его объективность.

В своей книге «Секретное досье» Орлов писал: «…Я должен сказать, с какого-то момента начал симпатизировать им обоим. Когда они просили меня об услугах, я с удовольствием шел им навстречу, потому что получал удовольствие от общения с этими, как оказалось, достаточно образованными и, в некотором роде, культурными людьми. Например, я следил за тем, чтобы во время длительного следствия пищу им доставляли из столовой офицеров-артиллеристов и чтобы они регулярно получали папиросы и газеты».

Феликс Дзержинский находился под следствием еще год, но с ним уже работал другой следователь. Суд состоялся только 29 апреля 1914 года. Будущего председателя ВЧК приговорили к трем годам каторги. Не прояви Владимир Орлов принципиальности и объективности при производстве следственных действий, решение суда могло бы быть и более жестким.

Расследуя политические преступления, Владимир Орлов не раз сталкивался с фактами, когда революционеры укрывались на территории соседней Австрии, имели контакты с пограничными и жандармскими офицерами. Это наводило на мысль о возможности использования подпольщиков иностранной разведкой.

Он хорошо помнил, как в год, когда оканчивал юрфак Варшавского университета, разразился страшный скандал. По городу среди русской общины распространились слухи об аресте высокопоставленного военного за шпионаж в пользу Австрии. Слухи имели под собой реальную почву. На основании материалов политической полиции командование пресекло враждебную деятельность старшего адъютанта инспекторского отделения окружного штаба подполковника Гримма. Измена Отечеству со стороны офицера была явлением из ряда вон выходящим, поэтому скрыть сей факт, утопить его в отчетности среди дисциплинарных проступков и даже уголовных преступлений, совершенных военнослужащими округа, представлялось делом совершенно безнадежным. Но и афишировать предателя никто не собирался. Через некоторое время страсти улеглись. Гримм получил своё и направился под конвоем на каторгу отбывать долгий срок наказания.

Это был первый в России в XX веке шпионский процесс. Многие военные и юристы поняли, что дальше без специального контрразведывательного аппарата армия существовать не может, и в рапортах начальству предлагали конкретные организационные меры.

Ввиду секретности дела они не знали о существовании в столице так называемого разведочного отделения, хотя оно функционировало уже больше года.

Историки любят точные даты. Мы называем ее — 3 февраля 1903 года по новому стилю.

Тогда военный министр генерал-адъютант Алексей Николаевич Куропаткин представил Николаю II на «соизволение» строго секретный шестистраничный доклад, который в течение нескольких месяцев тщательно готовил узкий круг специалистов Военно-ученого комитета Главного штаба русской армии.

Непосредственное обращение к царю не являлось, конечно, событием исключительным. Еще со времен Александра II существовал порядок, согласно которому все дела министерств военного, морского и иностранных дел император рассматривал лично, обсуждал их, что называется, с глазу на глаз с высшими должностными лицами.

Что касается тайных дел, то заведенный порядок соблюдался неукоснительно и при последнем царе.

В докладе его составители, имея в виду сложность поимки иностранных агентов, писали: «Между тем, судя по бывшим примерам, обнаружение государственных преступлений военного характера до сего времени у нас являлось делом чистой случайности, результатом особой энергии отдельных личностей или стечением счастливых обстоятельств, ввиду чего является возможность предполагать, что большая часть этих преступлений остается нераскрытыми и совокупность их грозит существенной опасностью государству в случае войны…»

А война с Японией была уже не за горами.

Начало XX века дает нам массу примеров удачных или неудачных тайных агентурных (именно агентурных) акций со стороны всех крупных европейских держав. О предателе Гримме мы уже напомнили. Русская разведка несколько лет спустя обзавелась в Вене ценным источником — полковником Альфредом Редлем, который занимал одно время должность начальника агентурного отделения разведывательного бюро австрийского генштаба.

А как же действовать разведывательным органам иначе? Появление новых, значительно более разрушительных, видов оружия, нарастание противостояния коалиций государств — все это подталкивало генштабистов активизировать разведку, усиливало их стремление получать информацию заблаговременно и, по возможности, из тех центров, где сконцентрировались особо важные секретные сведения.

Действие, в свою очередь, рождало противодействие в виде создания специальных контрразведывательных органов.

В своем докладе военный министр А. Н. Куропаткин предлагал, в частности, учредить при Главном штабе «Особое разведочное отделение» (термин контрразведка утвердился не сразу. — А. З. ). Мыслилось, что орган этот будет небольшой — шесть—семь штатных агентов, делопроизводитель, писарь, а возглавит отделение штаб-офицер в чине майора или подполковника.