Сергей Кара-Мурза - Хроника пикирующей России. 1992-1994

— В.К. Но Вы ведь тоже были на Западе. Почему он на Вас произвел иное впечатление, что значит его «переварить»?

— С. К-М. Во-первых, до Запада я побывал в «третьем мире» и вжился в его реальность. Увидел «продукт» Запада, его сиамского близнеца, без которого Запада как явления просто не было бы. Уже само представление нам Запада как самостоятельного целого, без этого его второго «Я» — ложь. К сожалению, в нее поверили.

Но главное, я думаю, в том, что отношение к миру закладывается тайным образом в детстве. И большинство моих сверстников не упали бы в обморок при виде западного продмага, как какая-то приятельница Евтушенко. Видели наши солдаты в 1945 г. Запад, и от этого русофобами не становились. А в 80-е годы стала верхушка КПСС так фильтровать струйку наших людей на Запад, что в основном туда попадали те, кто уже в душе вожделел буржуазной жизни и уже ненавидел Россию, пусть сам того не подозревая. И нам они приносили ложь о Западе. Я это точно знаю. Частично это и потому, что жили они там искусственной жизнью, она им устраивалась и командирующей, и принимающей стороной. А мне довелось пожить «без привилегий» и в близкой личной дружбе со многими людьми. С той брехней, которая несется с телеэкрана, их жизнь имеет очень мало общего. Наши демократы опошляют трагический смысл западной цивилизации.

— В.К. Какая же у них трагедия? Как сыр в масле катаются.

— С. К-М. Люди — не сыр, у них душа есть. А сегодня она у человека Запада расщепилась. Он, как белка, заперт в колесо потребительства, оно стало чем-то вроде религии. И в то же время он должен чувствовать себя гуманистом и демократом — рецидивы христианства. А это уже несовместимо. Чтобы продолжать выкачивать ресурсы из третьего мира и сбрасывать туда промышленные и социальные отходы (вплоть до своих пенсионеров и безработных), приходится создавать структуры глобального фашизма, устраивать зверские демонстрации силы (вроде «Бури в пустыне»). Вот и мечется тот, у кого есть душа. Нам и то будет проще — мы будем жертвой. Но это — сложные вопросы, а нас и в простейших запутали.

1994

Как одно из проявлений «загадочной русской души» будут вспоминать историки некогда существовавшей России тот странный факт, что в 1992 г. оппозиционные движения всех оттенков не попытались прежде всего ответить самим себе на этот самый первый, исходный вопрос: чего добивается этот странный политический режим? Как можно выработать разумную политическую линию, не поняв, чего хочет твой противник? Начинаешь думать, да оппозиция ли это вообще — или фанерные макеты, расставленные нашими смекалистыми политиками «новой волны»? Впрочем, эта смекалка всем нам выйдет боком — неоформленный стихийный протест, которого избежать не надеется уже ни один нынешний администратор, в этом случае приобретет характер мщения. Ну хоть погуляем напоследок…

Так вот, о конечных замыслах тех, кто олицетворяет режим — Е.Гайдара и А.Шохина, Г.Попова и Г.Старовойтовой и т.п. Имя Президента не будем упоминать всуе, да он и выпадает из этого ряда. Что их цель остается загадкой — уже почти не вызывает сомнения. Действительно хотят построить в России капитализм? Да нет, непохоже. Формируют лишь класс-«могильщик капитализма», задолго до того как появился труп или хотя бы живой организм. Основа капитализма — средний класс, а у нас явно стараются превратить его в пролетариат. Так капитализма не построишь. Да и все предложения наших и даже западных (!) специалистов по созданию в России ячеек производительного, а не авантюрного, капитализма с 1989 г. отвергались радикальными либералами с непонятной неприязнью. Тогда это вызывало изумление.

И потом, где это видано, чтобы ради капитализма разрушали действующий производственный потенциал — что может быть противнее капитализму! Вот было создано в России налаженное промышленное птицеводство, уже два десятка лет оно работало, как машина, не требовало никакой идеологии, никакой административно-командной системы. Куры (все сплошь белые) исправно несли свои яйца, которые шли на стол и люмпенам, и партократам, и самому Артему Тарасову. И ведь пришлось приложить немалые усилия, чтобы разрушить эту систему! Может ли кто-нибудь внятно объяснить — зачем?

Когда спрашиваешь об этом нашего либерального идеалиста-интеллигента (иной раз даже министра), он начинает заикаться и нести ахинею. Дескать, «в тени старых структур не вырасти поросли новой цивилизации» или «гусеница, превращаясь в прекрасную бабочку, ведь теряет ножки и проч.» — и тому подобный бред. Какая поросль, какие ножки! Почему о таких простых, обыденных вещах, как птицеводство, вдруг начинают вещать языком столь высоких метафор? Тут что-то не так.

Верным симптомом умолчания является тот факт, что, начиная реформу, ее авторы избежали объяснения с народом. В этом — кардинальное отличие от похожей на нашу польской реформы. Там люди были увлечены идеей разрушения «коммунистической системы» и знали, на что идут. Поэтому теперь, когда действительность оказалась намного тяжелее того, что обещал Валенса, а ему — Запад, шахтеры имеют право кричать президенту: «Лех! Ты нас предал, и мы тебя предадим». А Валенса имеет право говорить: «Запад меня обманул!» (хотя Запад для Польши раскошелился в небывалых для него масштабах).

В аналогичной ситуации в Испании, когда после смерти Франко пошли на либерализацию и конверсию экономики, после длительного диалога был заключен социальный пакт («пакт Монклоа»), под которым в буквальном смысле слова подписались лидеры основных политических сил — и все знали, как будут распределяться тяготы, и роптать потом не было оснований. Но мы-то в России не сможем никого обвинить, что нас предали — нас не сочли нужным даже проинформировать. Наивные политики радуются, что народ всяких каналов волеизъявления лишен. 23 февраля власти даже мягко предупредили, что и демонстрация — последнее мирное средство — нежелательна и в следующий раз она будет, видимо, расстреляна. А к неподкупному сердцу народных избранников-депутатов нашли, видимо, ключик. Как иначе объяснить то благодушие, с которым они согласились, чтобы правительство делало доклад об экономической программе не парламенту России, а Международному валютному фонду?

Второй тревожный симптом — поворот политического режима к конфронтации. Настойчивое стремление возможно быстро и необратимо спровоцировать раскол общества, повязать противостоящие группы кровью. Как бы хотелось верить, что это — некомпетентность, импульсивность, горячность и т.п. «уважительные причины», которыми нас кормили все годы перестройки. Но поверить никак не возможно. Вот происходит дикое повышение цен — о либерализации говорить смешно, когда государство является монопольным работодателем (определяет зарплату) и монопольным торговцем. Пенсионеров просто ограбили, ибо они и обещанного в туманном будущем рая не вкусят. Через месяц, 9 февраля, собирается весьма умеренная демонстрация протеста с антиправительственными лозунгами. Но это — совершенно нормальное явление. Более того, для разумного правительства явление желательное, ибо это — повод для диалога и свидетельство того, что народ еще не безмолвствует. Это был перекресток, на котором правительство делало выбор. Можно было принять вызов и пойти на разговор, выступить на митинге или, если это нестерпимо страшно, с серией обстоятельных и доходчивых статей и докладов по телевидению.