Владимир Мальсагов - Русская мафия — ФСБ

Махно (Мамихан Мальсагов), очень известный в Турции бизнесмен, скупивший пол-Стамбула и взимающий даже и в наши дни дань с московского бизнеса, рассказал об инструкторе Грозненского горкома КПСС Тимуре Муталиеве, брат которого, выстраивавший коммунистическую карьеру, женился на дочери председателя Верховного Совета ЧИАССР Хаджибекара Бокова.

Тимур был направлен в Высшую партийную школу Москвы, где попутно успешно занимался спекуляцией, так как имел связи с ведущими спекулянтками Чечено-Ингушетии, закупавшими крупные партии импортного товара. Также Тимур был связан в Москве с иностранными аспирантами, проживавшими с ним в общежитии (главным образом бизнес велся с японцами). У КГБ Тимур был доверенным лицом, т. к. был сам стукачом, и его легко было держать на крючке, прежде всего — как гомосексуалиста.

Своим людям давали поблажки. Прибыльней всего был бизнес на люрексовых женских платках, даже несколько штук которых проходили через обручальное кольцо и не занимали места при перевозке. В Японии они стоили центы, в то время как в СССР оптовая стоимость на один платок доходила до 35 рублей. Тимур скупал валюту на рубли спекулянток, затем передавал ее знакомому японцу, часто летавшему на родину и привозившему небольшие блоки по тысяче платков. Навар был огромный.

Как-то раз московская бригада, покутив по ресторанам, решила провести время с девицами и поехала на так называемый Угол — место возле гостиницы Интурист, где в то время стояли путаны. В тот день не повезло, всех подруг разобрали, и Тимур пригласил приятелей с намеком, что у него есть девицы по вызову. Приехав к нему домой, выпили, но подруги не появлялись, и всех клонило ко сну.

Из присутствовавших в зоне при рассказе Махно был и второй участник событий. Они обменивались шутками, кивая друг на друга, кто же именно из них разделил постель с Тимуром, так как в квартире оказалось лишь два спальных места. По рассказу Махно, Тимур лез с домогательствами к спящему крепко захмелевшему приятелю: «Зачем тебе женщины? Мы и так проведем время прекрасно, я подарю тебе сказочную ночь».

Моментально отрезвев, приятель оттолкнул Тимура и перебежал к Махно. Поутру Тимур попытался неловко все сгладить, свалив на то, что, мол, привиделось нечто во сне. Однако впоследствии он жил с одним молдаванином, познакомившись с ним в Москве, где среди чеченских ребят давно шли определенные слухи о репутации Тимура и передавались вести об этом домой. Родственники Муталиева были возмущены и сообщали, что объявят кровную месть распространителям сплетен.

Тимур, как-то придя в ресторан к тому же Махно и чеченцам, обронил, что к нему приехали женщины за крупными партиями товара. И, пока сидели в ресторане, Махно, сделав вид, будто вышел звонить, поймал такси и поехал к Тимуру домой. Зная, где лежит ключ, он открыл дверь и провел капитальный досмотр. Искал он упорно, но ничего не нашел. Время было ограничено, и злой Махно зашел в уборную по нужде. Там стояли ведро для бумаг и бутылка по мусульманским обычаям. Но зачем же тогда бумаги?.. Ногой брезгливо толкнув ведро, Махно обнаружил огромную упаковку с деньгами. В ней было порядка восьмидесяти с лишним тысяч долларов. Забрав ее, он вернулся и невозмутимо рассказывал веселую историю за столом в ресторане до тех пор, пока Тимур не удалился.

В дальнейшем, обнаружив пропажу денег и хорошо зная криминальный почерк Махно, Тимур приехал к нему на разборку и стал требовать деньги. Махно парировал: «Если будешь шуметь, я на весь мир пущу, что ты педераст».

Теперь это давно уж не тайна, и в Чечне он не появляется.

…Голубая тема в беседе набрала обороты, а среди присутствовавших в палате находился племянник Махмуда Эсамбаева. Во время беседы в комнату часто заходил еще один до этого позиционировавший себя племянником Эсамбаева, Хасан Хаджиев по кличке Кинжал (так как имел соответствующих размеров нос). Все знали, что Хасана курировал Эсамбаев и всегда помогал ему в заключении.

За несколько лет перед этим Хасан был арестован за попытку изнасилования и приговорен к минимальному наказанию усиленного режима по ходатайству Эсамбаева. Придя уже в Наур, в поселок Чернокозово, Хасан буквально считанные дни был на конвейере тяжелой работы: в зону явился Махмуд Эсамбаев со всей делегацией, включавшей представителя ГУИТУ МВД СССР, генерала, а также замминистра МВД ЧИАССР и ряда обкомовских работников высокого ранга. Перед этой комиссией администрация зоны ходила на цирлах, а хозяин крутился шестеркой. Всех испуганных зэков загнали в отряды и закрыли в локалки (минизоны), откуда затем вывели уже организованным строем на место летней эстрады.

Перед сжавшимися заключенными Махмуд стал толкать речи в своем амплуа, держа подмышкой с одной стороны московского генерала, с другой — замминистра, и спрашивая зэков: «Скажите мне, они вас обижают?! Обращайтесь ко мне, и я им устрою! Вы их боитесь? А они боятся меня!» — и грозил указательным пальцем перед носом у генерала.

Махмуд уже не танцевал, а просто болтал, но кто-то из его учеников восполнил этот пробел. Стоя на сцене, Махмуд вскоре спросил про Хасана. Все стали метаться по зоне, и наконец нашли Кинжала в рабочей зоне в измазанной солидолом и кузбаслаком спецовке. Его срочно переодели и явили пред светлые очи Махмуда, еще сами не понимая, для чего же Хасан вдруг понадобился… Махмуд просто сказал: «Вот это очень хороший парень», — хотя никакого родства быть между ними не могло: Хасан родом из Шатоя, Эсамбаев — из Атагов.

Теперь Хасан занял место замминистра подмышкой Махмуда, а с другой стороны под крылом оставался генерал из Москвы. Шутливо и наставительно разговаривая, Махмуд двинулся через всю зону к выходу в окружении строя пресмыкающейся администрации. После этого положение Хасана изменилось коренным образом, к нему стали относиться как к золотому яичку — не дай Бог разобьется, и снимут погоны… Он был зачислен кем-то вроде пожарника, ему дали бендегу (привилегированное жилье — Адм.) до первого срока на химию, и при первой же возможности его вытолкнули из зоны. Так что, отбыв год с месяцем вместо трех с лишним лет, он был выведен на стройки народного хозяйства.

Выйдя на свободу, Хасан увлекся квартирными кражами и прослыл успешным домушником, к тому же подсев на наркотики (он и окончил свою жизнь, по веревке спускаясь с крыши девятиэтажного дома в чью-то картиру, но веревка оборвалась…). Его снова арестовали, уже за кражи. Хасана ждал строгий режим. Но тут его осудили — и еще с меньшим сроком, вопреки всем советским законам, вернули в Алды, на общий режим. Все были поражены. Вот так он и оказался санитаром больнички, и теперь забегал в палату к Коту во время беседы о гомиках.