Владимир Жириновский - Иван, запахни душу

А это есть то, к чему мы все стремимся. И тогда мы не будем замечать минусов, не будем давать негативную оценку различий между нами, мусульмане ли, православные, индуисты, кришнаиты, буддисты, лютеране, протестанты, белые, черные, цветные, горцы, жители равнины и т.д. Это все будет уже в прошлом. И оценивать будем друг друга на олимпиадах. Может, в Греции восстановить, чтобы именно там каждые 4 года встречались лучшие спортсмены планеты, на одном и том же стадионе, на тех же площадках, в одном климате. Они могли бы каждые 4 года показывать, кто выше, сильнее, быстрее. А во всех концертных залах всей планеты они на эстраде радовали бы друг друга. И мы бы наслаждались, слушая прекрасные мелодии, прекрасные слова все лучших песен планеты.

И нас было бы, может быть, 10 миллиардов новых прекрасных землян и не было бы страшных экологических проблем, мы бы дышали более чистым воздухом, пили бы более чистую воду, имели бы нормальный вес и нормальную продолжительность жизни. 100 лет должен жить человек, тогда он испытает счастье и радость. А если он живет в России сегодня 60 лет, это обидно нам. И эти 60 иной раз проходят в муках и страданиях. И мы должны, наконец, подправить нашу географию и биографию, чтобы было меньше мрачных страниц, меньше холода, меньше голода.

Не могут утихнуть бонапарты, гитлеры, карлы двенадцатые, чингисханы, мао дзедуны, сталины. Всем хочется управлять планетой. Но даже и в этом желании есть актив и есть пассив. Сталин был пассивный, Гитлер был активный. Сегодня Америка агрессивная, а Китай пассивный, хотя любые желания управлять, господствовать могут быть в чем-то обоснованными. Это стремление к совершенству. А иначе как достигнуть прогресса? Спортсмен тоже желает быть первым. А это и есть господство в спортивном мире. Художник желает, чтобы его картина была лучше, - это тоже господство в мире художников. Писатель хочет, чтобы его книгу покупали все - это тоже господство в мире писателей. Я был бы счастлив, если мою книгу «Иван, запахни душу» покупали бы во всех странах.

Вот в Финляндии можно социализм построить или коммунизм, в крайнем случае в Японии, там острова. Но на нашем безвременном пространстве, 11 часовых поясов, какой коммунизм! Нам бы только от феодализма избавиться, кругом еще феодалы да крепостные, рабство да заложники. Надо ж такое подсунуть. Вы, говорят, светлое будущее построите. Как маются церковники? Они же не боятся обманывать людей. Они говорят: сейчас мучаешься, но грешил, наверное, ну не получается. Все мы не без греха. Все мучаемся. А вот потом, на том свете, в загробном мире, все будет хорошо.

Но люди понимают, что нет никакого загробного мира. Но вдруг что-нибудь там есть? Может, действительно душа перемещается, как черви под землей в пространстве, в царстве подземном. И человек не злится на церковь, понимая, что она в этой жизни ничего не обещает. А коммунисты-простачки, русские, конечно. Немцы и венгры до этого не додумались все-таки. Обещают, прямо дату назвали точную - 1980 год. То есть уже 20 лет живем при коммунизме. Какой хер коммунизм?

Помню, убил птичку (ехал куда-то под Москвой я с очередной проверкой партструктур). Как всегда, ружьишко с собой. Шарахнул - и улетела, ворона, то ли галка. Упала. Подхожу - а в клювике у нее червячки. Вот. До сих пор не забуду. Я до сих пор помню, как своих первых козочек 40 лет назад держал, кроликов, голубей, собак. Все сам держал, с нуля, никто не помогал, бесплатно их доставал, сам травку им рвал да листочки, веточки с деревьев. Все так вот делал. Жил по-христиански.

Я вспоминаю родителей, свою матушку. Даже сегодня ехал по южной части Сербии, опять вспомнил ее. И опять вспомнил, что не дал того, что мог ей дать. Помню, кроссовки достал. Она просила себе. А я отдал Игорю, ему было лет 13, тогда они были в моде, их было мало. А она хотела, для нее это было последней радостью надеть кроссовки. А я думал: Ну что? Старуха, женщина. Какие кроссовки ей? Не мог понять, что ей тоже хочется быть молодой. Сколько бы ни было лет, человеку хочется надеть что-то новое, тем более когда он слышит вокруг разговоры об этих вещах, о новой одежде. И помню: мама просила, чтобы больше денег я ей выделял на питание. И тоже я не понял. Мне казалось: наплевать, какая пища. А она чувствовала приближение смерти, и ей хотелось получше попитаться в последнее время. И опять я не понял. И не хотелось ей ни в какие санатории. А я доставал все путевки. Цель-то у меня была, чтобы она отдохнула, а с другой стороны, одному побыть.

Тяжело взрослому мужчине проживать в одной квартире со старушкой матерью. Я много ей сделал, а в то же время иногда думаю, можно было еще что-то сделать. Но не успеваем мы, не успеваем помочь друг другу, даже самые близкие. Я отца вспоминаю. Почему я Америкой недоволен? Потому что она украла у меня отца. Он туда уехал, Вольф Исаакович Эйдельштейн. И Америка закрыла от меня отца. Где он? Просил помочь разыскать его следы. Искали, вроде бы нашли, что с 46-го по 50-й годы не было в списках приехавших в Америку под фамилией Эйдельштейн. А в 51-м году вроде бы прибыл в Америку из Европы гражданин по фамилии Эйдельштейн с девочкой пяти лет. Это совпадает с данными отца. Он мог в Варшаве с какой-то женщиной сойтись, родилась девочка. И может, с ней он наконец в 51-м году и прибыл в США. А может, следом и жена его новая могла приехать, а может, он и не женился второй раз, ибо у него не получалось счастья в личной жизни. Но где он, мой отец? Ведь он и до сих пор, может, жив. Ему сейчас уже могло бы быть 93 года. Он родился в 1907 году. Но Америка украла отца, в России я потерял мать, и не сложилась личная судьба с женой.

Но я и счастливый очень, поскольку самый свободный политик планеты, могу говорить обо всех, обо всем и всегда, везде, все то, что я хочу. Никто этого не может, кроме меня. За Зюгановым - К.Маркс, За Явлинским - США, за остальными - трусость, слабость, карьера внутри капээсешного скафандра. Лишь я самый свободный политик. Объехал всю планету, везде, и Си-эн-эн, и Би-би-си, и всем другим мировым агентствам, всем журналистам, всем политикам, всем президентам говорил то, что я хочу, то, что я знаю, то, что я могу. Но в личном плане так и не оказалось рядом со мной той любимой женщины, о которой я мечтал всю свою жизнь. И если она завтра появится, то рождение ребенка или брак с ней не вызовет той радости, что в молодости, уже не будет нужного восприятия, нет той радости, нет ничего этого.

…Сегодня я один. Одна большая кровать, пустая, полный холодильник, который мне не хочется открывать, полный бумажник денег, стоят внизу машины, сопровождение с мигалками, везде меня ждут, угощают. А хотелось бы, чтобы сейчас рядом сидел сын. Но он не поехал со мной сюда, и даже в Канаду не хочет ехать. Может быть, таким и был мой отец, Вольф Эйдельштейн? Сын мой пошел в деда, и внешне, и по характеру. Не любит публичности, не любит общаться, не любит проводить, присутствовать на днях рождения. Наверное, таким же аскетом был мой отец. Во внуках повторяются дедушки. И вот я вижу на примере Игоря портрет своего отца. И думаю: а вдруг он еще жив? А вдруг он мне позвонит в Москву когда-нибудь и скажет: Володя, вот пришло время, и я хочу снова увидеть тебя.