Сергей Кара-Мурза - Вырвать электроды из нашего мозга

Критики индустриализма и лежащего в его основе механицизма с самого начала обращали внимание на богоборческий характер этого образа, предполагающего рукотворное создание нового, технического мира. Предвиделся и тяжелый культурный кризис, вызванный противоречием с христианскими ценностями, на которых был вынужден паразитировать прометеевский дух и которые должны были быть рано или поздно отброшены («Бог умер!»). Было и предчувствие, что в «конце истории» титанический смысл индустриализма выродится (или возвысится — зависит от взглядов) до циклопического. Сила становится все более разрушительной, а ее демонстрация — все более жестокой.

Что же расчистило путь промышленной революции и задало ее генотип? Две почти слившиеся во времени революции объясняют главное — научная революция XVI-XVII вв. и протестантская Реформация. Формируя мировоззрение, стиль мышления и поведения, научная революция «создала» человека, принявшего идеологию индустриализма и включившего ее в свои культурные нормы. Легитимацию получила сама технология промышленного производства. Машина приобрела статус естественного продолжения природного мира, построенного как машина. Огромные изменения должны были произойти в сознании и поведении, чтобы человек аграрной цивилизации превратился в промышленного рабочего.

Организация трудового процесса, требующая строгой синхронизации, имела свои предпосылки в освоении новой концепции времени, разделенного, в отличие от времени Средневековья, на равные и точные отрезки. Именно в науке произошел скачок «из царства приблизительности в мир прецизионности» и были созданы точные часы. Часы, кстати, и стали образом совершенной машины — метафоры механистического видения мира. Потом, когда динамика масс ньютоновской модели была дополнена термодинамикой — движением энергии, метафорой индустриализма стала тепловая машина. Затем, уже в ходе промышленной революции, когда возникла фабрика как система машин, именно ее образ, а не образ единичной машины, был перенесен на все мироздание и даже вошел в протестантскую теологию. Вселенная уже стала не Храмом, а Фабрикой (first fabric), построенной Создателем.

Индустриализм получил от научной революции и необходимую антропологическую модель, которая включает в себя несколько мифов и которая изменялась по мере появления нового, более свежего и убедительного материала для мифотворчества. Вначале, в эпоху триумфального шествия ньютоновской механической картины мира, эта модель базировалась на метафоре механического (даже не химического) атома, подчиняющегося законам Ньютона. Так возникла концепция индивида, развитая целым поколением философов и философствующих ученых.

Видение общества как мира «атомов» вытекает из той научной рациональности, в основе которой лежит детерминизм — движение атомизированного «человеческого материала» поддается в научной политэкономии такому же точному описанию и прогнозированию, как движение атомов идеального газа в классической термодинамике. 1 1 Солидарные же общественные структуры, в которых идут нелинейные и «иррациональные» процессы самоорганизации, во многом непредсказуемы. Это самым драматическим образом демонстрирует ход либеральной реформы в России. 2 Мы здесь не рассматриваем те течения экономической мысли, которые развивались вне постулатов индустриализма. Это, прежде всего, школа русского экономиста-аграрника А. В. Чаянова, который, по сути, заложил основы, если можно так выразиться, нехрематистичной политэкономии, исходя из иных постулатов, соответствующих политэкономии крестьянства. Он сам сравнивал этот шаг с делом Лобачевского, создавшего неэвклидову геометрию. 3 Этот-то вывод и взял Гайдар за теоретическое основание своей стабилизационной программы в России. Хотя его советники из МВФ прекрасно знали, что кривые Филлипса на практике не выполняются, что в ходе кризиса 80-х годов инфляция росла параллельно с безработицей (стагфляция). Не говоря о том, что к российской экономике все это вообще не имеет никакого отношения — сначала надо капитализм построить. 4 Рыночные механизмы в принципе отрицают обмен любыми стоимостями с будущими поколениями, поскольку они, не имея возможности присутствовать на рынке, не обладают свойствами покупателя и не могут гарантировать эквивалентность обмена. Следовательно, при любом таком акте сразу нарушается главная догма политэкономии — принцип равновесия. Человек оказался освобожден от оков общинных отношений любого типа, что создало важнейшую предпосылку промышленной революции на Западе — рынок рабочей силы и возникновение пролетария.

Идеологический ресурс идеи атомизма, равновесия и обратимости был ограничен. Его еще хватало в шоковый период перехода от одного типа цивилизации к другому. Но человеку с уже сложившимся индустриальным мышлением требовалось более убедительное основание социального порядка, при котором якобы равные личности столь быстро и необратимо оказываются в неравновесных условиях и образуют социальные слои с очевидно неравными возможностями.

Ответом было эволюционное учение Дарвина, важное место в котором занимала концепция борьбы за существование. Идолами общества стали успешные дельцы капиталистической экономики, self-made men, и их биографии «подтверждали видение общества как дарвиновской машины, управляемой принципами естественного отбора, адаптации и борьбы за существование». Известна фраза Джона Рокфеллера: «Расширение крупной фирмы — это не что иное как выживание наиболее способного».

Сильно идеологизированная школа психологов в США развивала «поведенческие науки» (известные как бихевиоризм), представляющие человека как механическую или кибернетическую систему, детерминированно отвечающую на стимулы внешней среды. В современной версии, в необихевиоризме ставится даже вопрос о «проектировании культуры» так, чтобы она формировала человека таким, каким его хочет видеть «общество». Длительный период биологизации антропологической модели индустриализма еще не закончен. Совсем недавно шли большие дебаты вокруг социобиологии — попытки синтеза всех этих моделей, включая современную генетику и эволюционизм, кибернетику и науку о поведении.

Человек-атом и человек-кибернетическая машина хорошо вписывался в детерминированную структуру фабрики. Но возникало отчуждение, становящееся проклятьем индустриализма. И дело было не только в фабрике как месте работы — ее эффект был всеобъемлющим. Говоря о технике и ее дегуманизирующей роли, обычно подразумевают зависимость человека от нового материального мира (техносферы). Ясперс, развивая идею демонизма техники, имел в виду нечто большее, а именно, идеологический смысл механистического мироощущения.