Сергей Кара-Мурза - Вырвать электроды из нашего мозга

Расчеты Кейнса показали, что выходить из кризиса надо через массированные капиталовложения государства при росте дефицита бюджета вплоть до достижения полной занятости (беря взаймы у будущего, но производя). Он предлагал делать это, например, резко расширяя жилищное строительство за счет государства. Это пытался сделать Рузвельт для преодоления Великой депрессии, несмотря на сопротивление экспертов и частного сектора. Ему удалось увеличить бюджетные расходы лишь на 70%, и уже при этом сократить безработицу с 26% в 1933 г. до 14 % в 1937 г. Тогда он попробовал сбалансировать бюджет — и в 1938 г. произошел «самый быстрый спад за всю экономическую историю США»: за год безработица подскочила до 19%, а частные капиталовложения упали наполовину.

В 1940 г. сам Кейнс с горечью предсказывал: «Похоже, что политические условия не позволяют капиталистической экономике организовать государственные расходы в необходимых масштабах и, таким образом, провести эксперимент, показывающий правильность моих выкладок. Это будет возможно только в условиях войны». Так и получилось — война стала лабораторным экспериментом, доказавшим правоту Кейнса. Только строили за счет государства не жилища, а аэродромы и танки (но для анализа это неважно). В США дефицит госбюджета с 1939 г. по 1943 г. подняли от 4 до 57 млрд. долл., безработица упала с 19 до 1,2%, производство возросло на 70%, а в частном секторе — вдвое. Тогда-то экономика США (да и Германии) набрала свой ритм. Эксперимент состоялся.

Но в конце 50-х годов, когда завершился трудный период послевоенной структурной перестройки промышленности, начался откат к механистической модели политэкономии. «Консервативная волна» вывела на передний план теоретиков неолиберализма и монетаризма… Давление на кейнсианскую модель и «социальное» государство нарастало. Собственнический индивидуализм все больше доминировал в культуре. В этот момент, пожалуй, впервые с возникновения политэкономии возникло принципиальное расхождение между траекторией ее основной модели и тенденциями в изменении научной картины мира. Это вызвало болезненные явления, которые в значительной степени повлияли и на развитие культурного кризиса индустриализма. В истории «механистического ренессанса» в политэкономии очень характерен эпизод с «кривыми Филлипса».

Инженер-электрик из Лондона Филлипс занялся экономикой и построил аналоговую машину: три прозрачных резервуара («производство», «запасы» и «потребительский спрос»), соединенных трубками, по которым прокачивалась подкрашенная вода. Задача была — найти способ стабилизации этой «экономики», контролировать инфляцию. В лучших традициях механистического мышления Филлипс рассчитал, что стабилизировать эту систему надо через уменьшение потребительского спроса. Как? Сняв социальные гарантии и отказавшись от идеи полной занятости — через безработицу (и страх оказаться безработным). Это понравилось политикам, хотя первый же министр, предложивший отказаться от принципа полной занятости (в 1957 г.), вынужден был подать в отставку. Но затем, хотя экономисты доказывали, что причиной инфляции является прежде всего рост себестоимости производства, а не избыточное благосостояние людей, правительство соблазнилось простотой инженерного подхода и попросило «доказать» выводы статистикой. Филлипс, по его собственному признанию, выполнил «ударную работу» и путем множества упрощений (критики говорят о «подгонках») показал, что рост безработицы ведет к снижению инфляции. Дебаты в парламенте, для которых были нужны данные, обещали быть долгими, а Филлипс получил выгодное место в Австралии, хотел туда уехать и посчитал, что «лучше было сделать расчеты попроще, чем долго ждать результатов», а потом добавил скромно, что руководитель работ «задал эти результаты заранее» — ну прямо как в ЦЭМИ АН СССР (руководитель проф. А. Браун, впрочем, от этого открещивается).

Работа Филлипса — яркий пример того, как математика используется, чтобы придать видимость строгого доказательства заранее заданному выводу, связанному с политическим интересом. Когда смотришь на реальные данные о безработице и уровне инфляции, нанесенные в виде точек, то очевидно, что Филлипс мог провести через эти точки кривую самыми различными способами. Вывод, который он сделал, был чисто политическим: «При некотором заданном темпе роста производительности труда уменьшить инфляцию можно только за счет роста безработицы». 3 3 Этот-то вывод и взял Гайдар за теоретическое основание своей стабилизационной программы в России. Хотя его советники из МВФ прекрасно знали, что кривые Филлипса на практике не выполняются, что в ходе кризиса 80-х годов инфляция росла параллельно с безработицей (стагфляция). Не говоря о том, что к российской экономике все это вообще не имеет никакого отношения — сначала надо капитализм построить. 4 Рыночные механизмы в принципе отрицают обмен любыми стоимостями с будущими поколениями, поскольку они, не имея возможности присутствовать на рынке, не обладают свойствами покупателя и не могут гарантировать эквивалентность обмена. Следовательно, при любом таком акте сразу нарушается главная догма политэкономии — принцип равновесия. Ошибки (а то и подтасовки) Филлипса хорошо изучены. В книге «История и методология эконометрики» (Оксфорд, 1989) его кривым посвящена целая глава. Вывод ее таков: «Кривые Филлипса имели большой успех в политических кругах. Показывая постоянную обратную зависимость между инфляцией и безработицей, кривые подтверждали распространенное мнение, будто инфляция в основном вызывается избыточным спросом… Кривые Филлипса снабдили экономику законом стабилизации, который, однако, не имел под собой ни какого-то лучшего метода анализа, ни экономической теории. Более чем двадцать лет последующих исследований не изменяют этот вывод».

Почему этот откат к классической либеральной модели политэкономии означал поворот промышленной цивилизации к ее нынешнему острому кризису? В чем был смысл указателей на том перекрестке, с которого Запад не по пути к постиндустриализму и восстановлению, на новой основе, солидарных связей человека, а по пути политэкономического фундаментализма? То распутье ставило цивилизацию перед принципиальным, даже метафизическим выбором.

Один выбор означал преодоление индустриализма, глубокое культурное преобразование, масштаба новой Реформации. Преодоление антропологической модели — признание, что человек не атом, что он включен в крупные «молекулы» солидарных связей. Преодоление модели общества как арены войны всех против всех, отказ от глубоко коренящегося в индустриальной культуре социал-дарвинизма, переход от метафоры и ритуалов борьбы к метафоре и ритуалам взаимопомощи. Преодоление экономического детерминизма и признание того, что мир сложен, что отношения в нем нелинейны — отказ от инструментализма и претензий на то, что политэкономия — естественная наука. Преодоление самого разделения знания и морали, главного кредо европейской науки Нового времени. Наконец, преодоление тех постулатов, которые и определяли прометеевский характер индустриальной циливилизации, прежде всего, переосмысление категорий прогресса и свободы, восстановление их диалектики с категорией ответственности.