Феликс Чуев - Так говорил Каганович

– Архитектор Алабян, – добавляет дочь.

– Не нарисовал, а идея была дана, – уточняет Каганович.

– Вы им дали эту идею?

– Я говорил об этой идее, архитекторы подхватили, Даже Жолтовский, и тот сказал: «А чего же? Можно реализовать эту идею. Идея хорошая». А что касается того, что ее видно с высоты, так сегодня летают кругом. И скоро транспорт у нас по городам, я думаю, пойдет воздушный.

– Злые языки говорили: Каганович нарисовал звезду, и с воздуха любой неприятель увидит и поймет, что это что-то военное, можно бомбить.

– Там колонны, например, пятигранные, это редкость большая – сделать пятигранную колонну, – говорит Мая Лазаревна.

– Колонны пятигранные, – подхватывает Каганович. – Разговор был такой. Обсуждали вопрос. Много идей всяких было.

– Выступал по телевидению Васильев из общества «Память». Они сделали могилу незахороненных красноармейцев и поставили православный крест. А когда приехали посмотреть через некоторое время, этот крест был снят и заменен «сатанинской звездой». Где-то в Калининской области. Символ сатаны. Но звезда – символ человека: голова, руки, ноги.

– Небесный знак, – говорит Мая Лазаревна.

– Что все-таки среди интеллигенции происходит, среди артистической, профессорской – о чем они? – спрашивает Каганович.

– Все разные, раскололись, ушли в разные стороны. Есть люди, которые думают, как вы, есть – Собчак, Попов, и так далее.

– Но все-таки куда они клонят? Это же наша интеллигенция, она же выросла при нас!

– Интеллигенция, которая при вас выросла, она в большинстве за вас. А поколение, которое подросло при Хрущеве, им лет по тридцать сейчас, они клонятся в сторону Запада. Им нравится Америка.

– Видимо, так. Получается, что те, кто постарше, более склонны к советскому образу жизни.

– А какая будет новая молодежь, которым сейчас по двадцать лет, неизвестно. Они ребята не глупые, они умнее нас.

– А те, кому по тридцать лет, склонны к Западу.

– Им нравится, что сейчас рынок, можно заработать, – говорю я.

– Те, кому по тридцать, сорок лет – тащат родителей туда за собой, – говорит дочь.

– А в чем тут дело? – спрашивает Каганович.

– На мой взгляд, большой вред нанес Хрущев мелкобуржуазной политикой. Начал это все именно он.

– Чем мы можем их повернуть?

– Я тоже думаю, чем? Хорошей жизнью, да, но ее не так просто сделать, когда ничего нет. Они видят: на Западе рабочий получает столько, а у нас столько.

– Прочитай им Ленина или Маркса – будут смеяться.

– А, если им сказать: слушайте, голубчики сюда, и поймите. Во-первых, мы начали не с тех азов, с которых Европа начала. Там культура началась на много лет раньше. Причем, сто лет до нашей революции. Там культура была совершенно иная, и жизнь была иная, и уровень иной. Затем, значит, Россия начала с азов, с рванья, с крепостного права, и крепостничество практически еще в конце девятнадцатого века было, потом войны были, войны царя с народом – с девятисотого по семнадцатый годы. В восемнадцатом – гражданская война. Потом нам надо было готовиться к войне с фашизмом. На нас нападали. Россия переживала такие муки адские!

Сейчас мы воспеваем князя Игоря и так далее – так что, там, тогда была жизнь лучше? Сколько Россия пережила для того, чтобы стать государством, страной! Приходится и нам сейчас переживать. Что ж вы думаете, так просто это все пойдет, легко?

– Они, знаете, скажут что? Финляндия получила независимость, после революции, была на уровне России, а как поднялась за семьдесят лет!

– Нет. Она была выше России. Намного выше России. И Прибалтика была выше, конечно, и Финляндия. Конечно, мы увлеклись немного строительством заводов.

– Но у вас не было другого выхода.

– Выхода не было.

– Война на носу…

– Мы должны были за десять лет пробежать то, что другие пробежали за сто лет.

– Вы сделали неслыханное. То, что другие не сделали. Сейчас все это оплевывают, смеются.

– Пройдет, – говорит Каганович. – Болезнь общества. Болезнь роста.

– Все-таки есть еще поколение, которое очень обижается на то, что этих людей выставляют как зря проживших жизнь, – говорит дочь.

Это военное поколение. Им говорят: не за того воевали, надо было за Гитлера воевать. Я читал статью в журнале «Родина» о генерале Власове – он изображается чуть ли не как народный герой! Это был борец со сталинизмом, он хотел использовать немцев как временных союзников, – говорю я.

– А кто же это пишет такие статьи?

– Сколько угодно сейчас.

– И печатают? – спрашивает Каганович с грустью. Он четко улавливает мысль и следит за ней в разговоре.

– Печатают.

– В журнале «Родина»?

– Хотел будто бы спасти Россию от большевизма, а Гитлера использовать как временного союзника, чтобы потом, когда возьмет власть в России, прогнать Гитлера. Но это же наивно! Немцы такие дураки, чтоб занять Россию до Урала, а потом отдать ее Власову? Смешно.

– Ставят памятники Махно, Бандере, как это такое? – говорит дочь.

– В Кишиневе сняли памятник Ленину, – говорю я. – А съезд украинских националистов как вам нравится?

– Что там было? – спрашивает Каганович.

– По телевизору показывали: почтить память погибших националистов, их невинно осудили. А что они творили на Украине, невинные? Кто убил Ярослава Галана?

– Меня интересует, – говорит Каганович, – значит, вы считаете, интеллигенция средняя не так уж воинственно настроена?

– Пожалуй, да.

– Средних лет и старых лет – менее воинственно настроена, чем молодая?

– Молодая – без веры.

– Без веры.

– Они сейчас кинутся в рынок. Им рынок предложат, где можно заработать. Если сумеют устроиться. Конечно, каждый не устроится, это ясно. Но кто-то устроится. Это прельщает. Толпы у посольств, чтоб уехать за границу. Это тоже факт.

– Толпы? Хотят уехать? Все?

– Ну не все.

– То есть разные национальности… И русские, и евреи, всякие? – спрашивает Каганович.

– Раньше только евреи в Израиль стремились, а теперь многие рвутся на Запад. Немцы бегут в Германию новую…

– Как же мы все-таки справимся с этим делом? – спрашивает Каганович.

– Что-то мы с национальными делами не додумали. Или нельзя это все было отпускать, многопартийность создали рано. Мало мы прожили в социализме.

– Слишком быстро, – соглашается Каганович.

– Семьдесят лет – это маленький срок еще. Народы только притирались друг к другу. Какая огромная страна, сколько национальностей, и жили. Не было этих стычек, погромов; убийств. В Закавказье, в Средней Азии что творится! Мальчика убили в Кишиневе за то, что он говорил по-русски на улице!

– Мальчика убили? Серьезно? – всполошился Каганович.