Олег Попцов - Хроника времён «царя Бориса»

Мы сентиментальны. Никуда не денешься, мы такие. Именно сентиментализм — причинная среда всех облагораживающих власть мистификаций.

Общество, застигнутое врасплох очередной новацией президента, задает себе мучительный вопрос: о чем думал президент, когда поднимался на трибуну сессии Верховного Совета с докладом, лишающим нас всяческих надежд? Или когда поддерживал программу «500 дней», а затем от неё отвернулся? Или когда создавал президентский совет и требовал под эту идею изменения конституции — и парламент послушно внес эти изменения, а затем через восемь месяцев идея совета президенту разонравилась, и он его упразднил. И опять потребовал изменения конституции, и парламент, подвластный капризу президента, снова с ним согласился.

Так все-таки, о чем думал Президент, когда…

Однажды в череде таких вот непредсказуемостей президент высказался о своей предрасположенности к идее левоцентристского блока. По этому поводу депутат Мурашев произнес идеалистическую фразу: «Нам не дано предугадать, о чем думал Горбачев». Еще была остаточная вера, и демократы гнали от себя чувство растерянности. Я часто вспоминаю эту фразу Аркадия Мурашева и спрашиваю себя: «А почему, собственно, мы должны разгадывать указы президента, искать скрытый замысел?» Мы неисправимы, безмерна вера сограждан в доброго и умного царя. Нам стыдно признаться, что нас одурачили. Мы непременно скажем: «Замысел был замечательным — воплощение подкачало». И в 1917-м, и в 1922-м, и в 1956-м, и в 1964-м, и в 1985-м.

Этого у нас не отнять, начинаем красиво. «А был ли мальчик?» Был ли президент демократом? Полагаю, что нет.

Уставший от тупоумия и партократии человек. Фамилия, имя, отчество: Горбачев Михаил Сергеевич. Он пошел влево не в силу убеждений, а по причине крайней несимпатичности и ограниченности соратников, с которыми оказался за одним столом президиума. Его раздражал генерал, который сопровождал Брежнева вплоть до трибуны съезда, куда и помогал ему взобраться. Его раздражал «серый кардинал» Суслов. А затем — канцелярский корифей, возомнивший себя идеологом, — Черненко. Нормальная реакция нормального человека. Если это раздражало и угнетало всех, это должно было раздражать и Горбачева. Все-таки юрфак, все-таки МГУ.

Неудачность агропреобразований лучше других понял сам автор. Он не признал этого вслух, но внутренне себя остерег. Юрист Горбачев взял верх над Горбачевым экономистом-заочником. И видимо, в силу этого Горбачев как бы передоверил экономические и хозяйственные реформы. Произошло разделение труда. Ты, Коля, занимаешься внутренними делами, а я — внешней политикой. Мое дело — набросок, эскиз идеи: новое мышление, гуманный социализм, общеевропейский дом. Я над — а ты, Коля, внутри.

Собрались специалисты по эскизам, каждый делал набросок, но никто не был способен нарисовать картину в целом. Со временем очевидный недостаток, повторенный многократно, становится образом поведения, разновидностью философии.

Сейчас, когда наступил момент нести урон на ниве внешней политики, считавшейся на протяжении шести лет выигрышной картой Горбачева, самое время понять причину эволюции.

Дело не в отставке Шеварднадзе. На этот счет много домыслов. Поступок Шеварднадзе — поступок этический. Он оказался перед чертой, когда надо делать выбор: власть или порядочность? Шеварднадзе выбрал порядочность. В предупреждении: грядет диктатура (замечу, Шеварднадзе не уточнил, чья диктатура) — прочитывается не интеллигентский всхлип, в чем немедленно попытался обвинить министра правый фланг парламента, а точный анализ, признание факта, что крайне правые загнали президента в угол.

Станислав Шаталин в известном письме на имя президента крикнул вдогонку, ни на что не надеясь: «Преодолейте в себе местничество, подозрительное отношение к демократам».

Союз президента с демократами не состоялся и состояться не мог. Президент считает себя праотцем демократических обновлений в стране. И это справедливо. А потому и демократам положено платить моральный оброк праотцу. А они этого не делают. Нехорошо.

Первоначально, в 1985, 1986 годах демократов, либералов такая формула устраивала. Она давала им стартовое превосходство. Президент нас породил значит… Мысленно выстраивались права на особые отношения с праотцем. Истосковавшись по либеральной власти, они готовы были отдать в распоряжение президента свой интеллект, свое умение. Однако маятник политической жизни не удалось удержать в пределах приемлемой амплитуды, он пошел слева направо.

Почему же не получилось единения? Все дело в психологии. Демократы рассчитывали на союз, а президент — на послушание.

Создание президентского совета было последней попыткой Горбачева подтвердить свой политический центризм. К этому времени Горбачев уже «сделал свой выбор», уже возвращался в родные пенаты. От президентского совета требовалось одно — запечатлеть в сознании народа образ президента-центриста. С этой своей недолговечной задачей совет справился, оставив для потомков групповую фотографию. Дескать, и такое тоже было.

Правые очень точно ловили колебания президента.

Непредсказуемость поведения левых испугала Горбачева.

Демократы критиковали КПСС, партократию, они ещё надеялись, что президент порвет с партийной верхушкой, олицетворяющей консерватизм и реакцию. И тогда его союз с демократами стал бы естественным. Конечно, в этих либеральных раздумьях присутствовал скорее политический романтизм, нежели понимание жесткой реальности. Он был присущ людям более старшего поколения, пережившим неудачи хрущевской оттепели. Горбачев был их последней надеждой. До поры до времени они сдерживали натиск крайних радикалов, оставаясь при этом знаменем перемен, сторонниками «мягкой революции». Именно их Горбачев вернул из политической ссылки, действуя скорее интуитивно, нежели по убеждению, полагаясь на проверенный принцип: враги моих врагов — мои друзья.

Пора оставить иллюзии. Никто ниоткуда никаких демократов не возвращал. В нашем обществе их попросту не было. Вернулись умеренные консерваторы, не чуждые духу либерализма. В высших слоях политической атмосферы появилось несколько интеллигентных неглупых людей. Как же мало надо нашей стране, чтобы завопить во всю глотку: «Революция!»

Нечто подобное случилось после выборов российских депутатов. По всем самым тщательным подсчетам, депутатов демократической ориентации было избрано не более 33 процентов. Но уже этого оказалось достаточно, чтобы избиратель зашелся в счастливой истерике: «Победила демократия!» Не победила, нет. Заявила о своем появлении на политической арене. Страна необъятных просторов склонна к преувеличению. И мы близки к тому, чтобы сделать ещё одно признание: президент — наше очередное преувеличение.