Коллектив Авторов - Россия и «санитарный кордон»

При этом эстонские реваншисты отмечают, что в отличие от Эстонии, не располагающей природными богатствами, финноугорские национальные меньшинства смогут самостоятельно реализовывать свои природные ресурсы.

В книге Рейна Тагапере этой идее уделено особое место. Наличие на национальных территориях финноугорских народов большей части российских месторождений нефти и газа (таких как «Юганскнефтегаз») и соответственно получение контроля за этими ресурсами можно определить как стратегическую цель эстонско-финского реванша в России. Исходя из этой стратегии концепция «Великой Финноугрии» от Балтийского моря до Ханты-Мансийска получает стройное геополитическое очертание. В ней органично сочетаются как нефтедобывающие районы Северо-Запада бывшей России и бывшей российской Западной Сибири, так и обеспечивающий экспорт в Европу узел, состоящий из Эстонии и возращенного Финляндии Карельского перешейка. Не вписывающимся в данную концепцию фактором выглядит существование русского Санкт-Петербурга, но так как он расположен на исторических землях ижор и инкеров, «захваченных» Петром I, то к данной территории, по мнению эстонских реваншистов, должен быть применен процесс «деколонизации», на отработку методики которой в качестве эксперимента пока применительно к русским Прибалтики национал-демократы настойчиво добиваются разрешения у ЕС.

Совершенно очевидно то, что геополитический замысел, разработанный Тагапере в проекте Великой Финноугрии, ликвидирует единственный аргумент для Европы и США в пользу сохранения суверенитета России как государства, обеспечивающего поставку энергоносителей. Соответственно покровительство росту радикального национализма среди финноугорских народов России принесет покровителю в геополитической перспективе не меньший приз, чем военная оккупация нефтяных стран – таких как Ирак или Иран.

Таким образом, при реализации всех трех вышеописанных проектов внешние силы имеют возможность провести глобальный реванш против русской цивилизации и вернуть русский народ в исторические реалии эпохи легендарного Вещего Олега.

На повестке дня в России – революция. Все общественные силы анализируют ситуацию в терминах «допущения-недопущения» оранжевых вариантов для России. Оппозиционные политики и СМИ говорят о неминуемости оранжевого переворота сначала в недоперевернутых странах СНГ (Казахстан, Армения, Узбекистан, Белоруссия), а затем и в России. Участник и инициатор оранжевой активности в разных странах СНГ Борис Березовский,со свойственным ему энтузиазмом юродивого, уже обсуждает достоинства и недостатки «будущего президента Михаила Касьянова».Между тем никакой оранжевой революции в России не будет.

Кажущаяся неизбежность «революционного марша» по просторам СНГ порождена наложением внешних и внутренних обстоятельств. Внешние обстоятельства – это глобальный характер вполне технологичного, организованного и ресурсно обеспеченного процесса продвижения демократических услуг на сформированном и тщательно упакованном «всемирном рынке демократии». По сути своей этот процесс воспроизводит в условиях и на технологическом уровне XXI века феномен организации работы Коминтерна – всемирного бюро по экспорту революций, координируемого и финансируемого из единого источника. И наличие в составе «мозгового центра» неоконсерваторов нескольких бывших троцкистов (круг Пола Вулфовица)– это, конечно, не причина, а что-то вроде символа преемственности метода.

Отличие между Коминтерном и Глобинтерном («Фондом поддержки демократии») – исключительно техническое. Коминтерн действовал в недрах индустриального мира, его инструментами были тотальная пропаганда и массированная организационная деятельность криминального (конспиративного) характера, опирающаяся прежде всего на механизмы идеологического управления. Постиндустриальная эпоха сегодняшнего дня – применительно к коминтерновской тематике – отличается исключительно конкретными механизмами. Вместо тотальной, массированной идеологической пропаганды – достаточно глубоко разработанные, многоуровневые и диверсифицированные PR-технологии, действующие на разных уровнях восприятия – не только рациональном, но и – прежде всего – эмоционально-психологическом, подсознательном: не только там, где убеждения или вера, а прежде всего там, где мода.

Отличаются эпохи, конечно, и уровнем многообразия технических возможностей распространения информации, а также наличием гораздо более внятных, отрефлексированных подходов в планировании, организации и финансировании работ – своего рода маркетинговых технологий, окончательно превращающих экспортно-революционную деятельность из организации революционного процесса в реализацию революционных проектов.

Однако общего у Коминтерна с Глобинтерном куда больше, чем различного. Во-первых, это – наличие мощного и действенного набора методов эмоционально-психологической легализации агрессии, создающей массовую иллюзию этической оправданности враждебных действий («освобождение труда» в одном случае, «свобода и права человека» – в другом). Во-вторых, это – наличие предельно четкой системы конкретных интересов (борьба за власть, ресурсы и финансово-экономические возможности во всемирном масштабе). Наконец, в третьих, это – принцип «большевизма» (принципиальная установка на формирование агрессивного революционного меньшинства и узурпацию этим меньшинством права выступать от имени большинства и захватывать власть именем большинства). Следует отметить и еще одну важную общую черту двух интернационалов. Коммунисты называли ее «догматизмом и начетничеством». Современный Запад можно обвинить в глобалистской шаблонности, схематизме, стереотипности – которые на бытовом уровне находят свое проявление в смехотворном ханжестве «политкорректности».

Сводится сегодня эта черта к попыткам (пока что представляющимся успешными) ставить экспорт демократии на конвейер, реализовывать одну и ту же схему на самых разных территориях, игнорируя глубочайшее различие политических, экономических и культурных условий.

В общем, рисовать своего рода анекдотический «глобус Киргизии».

Во всех случаях технология экспорта демократии работает на 1) подрыв действующей государственной власти и разрушение стереотипов гражданского повиновения; 2) возбуждение агрессивных и эмоционально консолидирующих агрессивное и активное меньшинство настроений неповиновения; 3) захват – от имени молчащего и не имеющего ни ресурса, ни мотивации для активности большинства – власти силами недовольных (отставных, опальных) представителей местной номенклатуры в обстановке хаоса и анархии, вызванной публичными акциями возбужденных агрессивных активистов.