Коллектив Авторов - Россия и «санитарный кордон»

Однако в разных ситуациях объекты воздействия – разные. В Грузии и на Украине (а ранее – в Сербии) ситуация близка к канонической: достаточно высокий уровень общественной грамотности, действенность СМИ, наличие развитой и имеющей влияние образованной околономенклатурной прослойки (т. н. интеллигенции), а также наличие значительной группы недовольных выходцев из высших номенклатурных кругов, осмысленно выбирающих ориентацию на Запад как способ реализации собственных реваншистских устремлений. Одновременно важно отметить определенную компактность населения этих стран, его сравнительную однородность. Совершенно иная ситуация – в Киргизии. Общественного мнения как такового нет (низкий культурный, информационный и экономический уровень подавляющего большинства населения). Элита и околоэлитные круги – при наличии концентрированного недовольства в отношении действующей власти – устроены совсем по-другому (иная структура экономических интересов, ориентация на иные источники влияния – в том числе связанные с азиатскими центрами наркоторговли и др.). В результате все механизмы технологии экспорта революции сработали – но включили неожиданные и неуправляемые процессы. Вместо протестов, имитирующих демократическое восстание большинства – «праздник непослушания», бунт против «начальства и богатых» в крайних, эмоциональных, неуправляемых проявлениях. Вместо захвата власти управляемыми и лояльными представителями вменяемых номенклатурных кругов, обладающих навыками и конкретными рычагами управления – втягивание элиты в непрекращающиеся, центробежные разборки, с неминуемым подключением к борьбе «внешних покровителей» (которых разрозненные игроки киргизской псевдоэлиты будут выбирать себе сами – кто-то в России, кто-то в США, а кто-то в Китае, Афганистане и Пакистане).

Однако схематизм (догматизм) менеджеров экспорта революций пока что игнорирует подобные проблемы, подрывающие самую основу глобалистского подхода к управлению миром. Те же технологии они пытаются реализовать и в Сомали, и в Афганистане, и в Ираке. Везде на первоначальном этапе технологии срабатывают – вырвавшееся из-под пресса авторитарных диктатур народное неповиновение сносит памятники и громит магазины. Но потом начинается тяжелейшая болезнь, в полной мере пережитая на излете коминтерновского проекта руководством СССР – при его попытке обустроить Афганистан (кстати говоря, вполне разумными методами и в борьбе против совершенно реального и опасного врага – источника будущих Бен Ладенов).

Второй базовой причиной кажущейся неизбежности революционного крушения всех пока еще не свергнутых режимов в СНГ является тяжелейший кризис, который можно назвать кризисом недореволюции. Революция, вопреки марксистской догме – это не смена экономической формации. Это – социально-психологическая катастрофа, крушение системы ценностей, господствующей в обществе, и возникновение на ее месте другой. Вот почему всякая настоящая революция – это прежде всего череда символических действий, будь то переименование министров в наркомы или 7 ноября в 18 брюмера. Она подводит черту под эпохой, которая изжила себя и в которой действующие общественные институты утратили способность к гармонизации общественных отношений.

1991 год стал годом несомненной и грандиозной революции, когда в отсутствие революционных организаций, под воздействием плохо координируемых общественных настроений в течение нескольких месяцев рухнула национально-государственная структура – СССР, – которая еще за пять лет до того воспринималась как нерушимая геополитическая данность, «перестраивающаяся» для того, чтобы продолжить временно приостановленный процесс коминтерновской экспансии.

«Коминтерновский проект с его позднесоветскими модификациями надорвался на собственной экономической неэффективности, на пагубности номенклатурной системы элитообразования (начисто лишенной на исходе 1970-х механизмов оптимизации руководства), а также – что очень существенно – на сломе идеологических стереотипов, господствовавших в мире на протяжении пяти десятилетий. Эффективность словарной энергетики коминтерновского проекта в 1920-1960-х гг. безусловно выигрывала на фоне идеологической невнятности „капиталистического проекта“. За исключением редких случаев, связанных с появлением харизматических вождей (прежде всего Франклина Делано Рузвельтаи Уинстона Черчилля),западные политики принимали навязанные им Москвой роли «реакционеров», врагов «мира и прогресса», апологетов «капитализма». Социалистическая фразеология была модной среди профессоров, студентов и политиков, а эпохальные социально-экономические успехи «капиталистического общества» оставались фактически не вербализованными и не адаптированными официальной идеологией – идеологией консервативно-охранительной, оборонительной, пассивной.

В массовом всемирном масштабе ситуация изменилась в 1970–1980 гг. – после прихода к власти Маргарет Тэтчери Рональда Рейгана.Именно они отказались считать себя «защитниками старого мира», именно они прекратили обвинять коммунистов в том, что те «нарушают принципы коммунизма». «Неоконсервативная революция», вернее, контрреволюция, оказалась успешной, потому что сумела противопоставить изношенному идеологическому ресурсу «Коминтерна» новый словарь, новую логику, новые символы и новые лозунги.

А захиревшая, надорвавшаяся номенклатурно-тоталитарная система рухнула, отвергнув идеологию коммунизма, советскую власть и Союз Республик. Но рухнула, рассыпавшись лишь наполовину. Революция была искусственно приостановлена, заторможена, а население в результате ввергнуто в глубочайшую массовую фрустрацию. Иерархическое устройство советской номенклатуры сыграло с ней и с народом СССР злую шутку. Энергия распада системы была использована для перераспределения власти в пользу нижних эшелонов той же самой партийно-государственной номенклатуры – на ее республиканских и региональных этажах. Сплоченная, соединенная общими стереотипами власти и личными связями, номенклатурная прослойка оказалась не способной предотвратить идеологический крах режима, удержать наиболее одиозные внешние его символы – более того, приняла активное участие в развале «Союзного Центра» с предельно ясной целью: с целью захвата верховной власти, с целью перехода из нижнего и среднего в высший номенклатурный эшелон.

При этом повсеместно (почти) реализовался вариант «номенклатурного недопереворота» – вслед за отменой советских и коммунистических названий и введением элементов рыночной экономики последовали шаги, направленные на закрепление номенклатурного характера власти и недопущение внятной идеологической оценки происшедших событий. Из всех 15 республик СССР реальная десоветизация состоялась только в пяти – в трех прибалтийских, в Армении и в Грузии.