Сергей Кургинян - Содержательное единство 2007-2011

Кто-то ведь ее обязательно начнет определенным образом структурировать!

Даже если ни власть, ни ее противники (которые всегда есть у любой власти) не предпримут никаких усилий для того, чтобы эту информацию структурировать, она все равно начнет структурироваться!

Обеспокоенные люди все равно начнут формировать в своем взбудораженном, что более чем естественно, сознании картину произошедшего.

Это естественная и неотменяемая потребность любого человека, любой социальной группы и общества в целом – если общество в целом, конечно же, существует.

Но что же представляет собою та первичная информационная куча, в которой всё со всем смешалось, находясь в очень слабо организованном или вообще неорганизованном состоянии?

Все, кто сталкивался с информацией об эксцессах – как террористических, так и иных, к каковым относятся, например, острые межнациональные, межконфессиональные, социальные, политические и иные конфликты, породившие многочисленные жертвы, – знают: произошедшее немедленно начинает обрастать слухами, мифами, лжесвидетельствами.

Это происходит не только потому, что кто-то хочет дезинформировать общество.

Чаще всего кто-то этого хочет. И именно с расчетом на эту дезинформацию осуществляется эксцесс. А иначе зачем он нужен в современном мире?

Но даже если крупный эксцесс относится к разряду случайных, непредсказуемых, никем никак не используемых (а это большая редкость в современном мире), – он все равно начинает обрастать непреднамеренными лжесвидетельствами, мифами, выдаваемыми за достоверные свидетельства очевидцев.

Это неотменяемый закон человеческого сознания и подсознания. Всегда найдутся люди, взбудораженные произошедшим, которые, абсолютно веря в то, что они говорят, будут рассказывать: "Мы как раз перед случившимся были на месте эксцесса, только случайно не оказались его жертвами, видели то-то и то-то". Люди будут искренне верить в то, что сами рассказывают.

Это касается даже не пострадавших людей. Те же, кто пострадали и находятся в состоянии шока, могут сообщать о произошедшем все, что угодно. Ориентируясь как на внешний запрос, так и на свое собственное состояние, естественно, далекое от нормального.

Поэтому неотменяемым правилом, если хотите, писаным и неписаным законом, строжайше соблюдаемым в любой стране, готовой к терактам и понимающей значение информационного освещения оных, является тщательная фильтрация поступающей из определенных источников первичной информации. Этой информацией категорически нельзя пренебрегать.

Потому что, во-первых, далеко не все очевидцы или жертвы теракта неадекватны.

Потому что, во-вторых, даже не до конца адекватные очевидцы и жертвы теракта могут быть носителями ценнейшей информации. Если, конечно, с этой информацией правильно работают специалисты соответствующего профиля – психологи, хорошо подготовленные именно для подобной работы следователи и так далее.

Соединять же напрямую подобную информацию с обществом можно только в двух случаях.

Первый случай – полная и вопиющая безграмотность во всем, что касается работы с информацией в условиях эксцесса, повлекшего многочисленные жертвы.

Второй случай – откровенное желание использовать эксцесс для того, чтобы патологизировать сознание всех сразу – оставшихся в живых жертв эксцесса, их родственников и знакомых, широких социальных групп риска, особо тревожно реагирующих на эксцесс, всех членов своего общества.

Итак, первичная информация перегружена ложными свидетельствами самого разного рода. И чем эти свидетельства эксцентричнее, чем они дальше от реального и даже элементарно правдоподобного, тем больше на них спрос. И читателя, радиослушателя, телезрителя, который перевозбужден и потому хочет встречи эксцентрической информации со своими всплывшими из глубины архетипами. И работника средств массовой информации, который естественным образом хочет завоевать максимально широкую аудиторию, каковой в условиях кровавого эксцесса может быть только аудитория, состоящая из перевозбужденных людей.

Что же происходит после того, как эти перевозбужденные люди, остыв, должны переоценить жадно впитанную первичную эксцентрическую информацию?

Научные исследования и живая практика людей, работавших в условиях кровавых эксцессов, показывают, что даже самые самокритичные люди почти никогда не подвергают глубокой ревизии мифы, впитанные ими в условиях первичного возбуждения. На научном языке это называется "импринтинг" – особо острое и прочное впечатывание определенных первых впечатлений. Практики используют другие, менее наукообразные выражения. Например, "устойчивое некритическое восприятие в условиях шока".

Во время одного из кровавых эксцессов, который мне пришлось наблюдать и исследовать, я столкнулся с высказыванием крайне высокообразованного и высококультурного человека, которому очевидец рассказал жуткую и якобы абсолютно достоверную историю. История состояла в том, что… Впрочем, тут стоит привести дословно запомнившийся мне текст, являющийся ярчайшим примером некритического восприятия реальности человеком, способным как к обычной, так и к научной рефлексии:

"Мой друг видел, как озверелый русский десантник преследовал грузинскую старуху, гнался за нею через всю площадь с саперной лопаткой, а когда старуха запрыгнула в окно первого этажа, спасаясь от десантника, он прыгнул за ней и изрубил ее на куски саперной лопаткой. Вы понимаете, мой друг (дальше называлась очень известная фамилия) видел это собственными глазами! Он являлся очевидцем этого ужасного события! И Вы теперь, в условиях, когда я и мои знакомые получили из первых рук такую информацию, хотите, чтобы я поверил сказкам, которые Вы распространяете? Сказкам, выгодным партийной номенклатуре и убийцам в погонах?".

Другом того, кто мне это говорил (а говорил это мне московский блестящий философ с мировым именем), был другой – тбилисский – философ с мировым именем. Когда я робко спросил московского философа с мировым именем, как именно профессиональный десантник мог гнаться за старухой через огромную площадь и не догнать ее, как именно старуха запрыгнула в окно и так далее, мой собеседник начал поносить меня самым непотребным образом. При этом и выражения, и интонация были мне знакомы по беседам с больными в одной из психиатрических больниц, где мне, режиссеру спектакля по "Запискам из подполья" Достоевского, было разрешено подолгу беседовать с тяжелыми шизофрениками.

Описанное явление называется массовым психозом. Массовые психозы имеют свойство перерастать в массовые неврозы, синдромы и так далее.