Джозеф Стиглиц - Ревущие девяностые. Семена развала

Более того, в этот международный механизм встроен дефляционный эффект, оказывающий угнетающее действие на мировой доход. Поскольку резервы должны возрастать пропорционально росту импорта и зарубежной задолженности, а также должны увеличиваться в соответствии с повышением риска, каждый год откладывается от 100 до 200 млрд долларов. Это доход, который не расходуется, а просто помещается в резервы.

Кроме того, в системе есть еще и встроенная нестабильность: МВФ (и другие) постоянно предостерегают страны от образования дефицита торгового баланса. Но сумма торговых дефицитов должна быть равна сумме профицитов; если какая-либо страна импортирует больше, чем экспортирует, какая-нибудь другая страна должна экспортировать больше, чем импортирует.

Если некоторые страны, подобно Японии и Китаю, имеют устойчивый профицит, остальной мир должен быть в дефиците. Если какая-либо страна сокращает свой дефицит (как это сделала Корея после кризиса 1997 г.), то дефицит просто увеличится в другом месте системы. Торговый дефицит подобен горячей картофелине. И если страна обнаруживает большой дефицит в своем торговом балансе, она сталкивается с кризисной ситуацией. Таким образом, в образовании дефицитов одинаково повинны как страны с профицитом, так и страны должники.

Только один элемент поддерживает состояние, при котором система вообще способна функционировать. Это Соединенные Штаты, самая богатая страна мира, ставшая «дефицитом последней инстанции». В то время, как другие страны, такие как Япония и Китай, продолжают наращивать огромные профициты, Америка готова и способна наращивать огромный дефицит, что и позволяет мировой арифметике сводить конце с концами. В этом и заключается окончательный парадокс. Мировая финансовая система позволяет Соединенным Штатам жить уже много лет далеко за пределами собственных средств, даже если при этом министерство финансов США много лет продолжают поучать других, почему этого делать не следует. И общая сумма выгоды, которую США извлекают из нынешней системы, далеко превышает всю помощь США другим странам. Это очень странный мир, где бедные страны фактически субсидируют богатейшую страну, которая в то же самое время является наиболее скаредной в предоставлении другим странам помощи — ее помощь составляет гораздо меньше в процентном отношении к национальному доходу, чем помощь Европы и Японии.

С учетом этих дефектов мировой системы валютных резервов, с учетом симптомов того, что в мировой финансовой системе большой, очень большой непорядок, наверное, должно было бы быть очевидным, что нужны серьезные изменения, что «мелким ремонтом» дела здесь не поправишь. Но, к сожалению, фундаментальных реформ проведено не было. Фактически было очень мало дискуссий по глубинным проблемам, включая проблемы мировой системы валютных резервов или неадекватность решения проблемы риска частным рынком. Исключительно мало было сделано в отношении проблем, которые прямо заявили о себе. Было очевидно, что либерализация рынка капитала является непосредственный причиной многих из затруднений, с которыми сталкиваются разные страны, и, тем не менее, на дискуссии по этим вопросам налагалось табу, что, впрочем, и неудивительно.

Реформа на международной арене, как правило, очень медленный процесс. Даже, если бы администрация Клинтона попыталась продвинуть значительную реформу, она могла бы не достигнуть этой цели за короткий срок в восемь лет, хотя, по крайней мере, ей удалось бы запустить процесс. Например, в основе нескольких кризисов лежало то обстоятельство, что страны заимствовали за рубежом больше, чем могли вернуть. Если это происходит на внутреннем рынке США или любой другой передовой промышленной страны, начинается процедура банкротства. В XIX веке должников отправляли в тюрьму — это мало содействовало обеспечению их способности вернуть долг, но зато создавало сильный стимул для того, чтобы не делать избыточных долгов. Когда развивающиеся страны заимствовали слишком много, Америка или европейские державы просто посылали туда свои войска, чтобы заставить их вернуть долг. Франция в середине XIX века вторглась в Мексику; коалиция европейских держав бомбардировала Каракас в не столь отдаленном 1902 году, а Америка предприняла такие действия в Карибском регионе совсем недавно.

Теперь мы этого больше не делаем, но ясно, что есть потребность в изменении обращения с дефолтами по долгам для того, чтобы впредь не допускать экономического хаоса и широкого распространения нищеты в таком масштабе, в каком их испытала, к примеру, Аргентина. Со времени кризиса 1980-х годов достаточно ясно, что нужен какой-нибудь международный кодекс банкротства, подобный тому, который существует в Соединенных Штатах, и это стало еще более очевидным в ходе кризисов 1990-х годов. Но министерство финансов проявило недвусмысленное отсутствие интереса. И только после ухода администрации Клинтона начались серьезные международные дискуссии.

Другой крупной реформой, предложенной администрацией Клинтона, с которой министерство финансов согласилось, а потом отвергло, было повышение прозрачности. Когда вскоре после начала дискуссий о реформировании мировой финансовой архитектуры в конце 1997 г. было предложено, чтобы прозрачность, которую Соединенные Штаты требовали от развивающихся стран, была распространена на офшорные банковские центры и хеджевые фонды, министерство финансов США неожиданно изменило свою точку зрения. На одном из совещаний в Вашингтоне, где обсуждались реформы мировой финансовой системы заместитель министра зашел так далеко, что стал объяснять, почему некоторая секретность, отсутствие прозрачности является полезной. Они якобы обеспечивает стимулы к сбору информации, тем самым усиливая то, что называется «функцией рынков по нащупыванию цены». При администрации Буша дела пошли еще хуже. «Клуб» передовых промышленных стран — Организация экономического сотрудничества и развития — наконец-то приняла в 2000 г. предложение ограничить банковскую тайну. Но незадолго до 11 сентября 2001 г. Пол О'Нил [104]заявил, что Соединенные Штаты наложат вето на эту ограничительную инициативу. После 11 сентября выяснилось, что эта банковская тайна была ключевым звеном финансирования Алькаиды {108} .

Министерство финансов администрации Клинтона не только отказывалось от решения фундаментальных проблем мировой финансовой системы, но когда предложения вносились другими странами, даже если они имели несомненные достоинства, быстро накладывало на них вето, если они грозили подорвать гегемонию США. В начале Азиатского кризиса Япония выступила с инициативой создать Азиатский валютный фонд и сделала щедрое предложение внести в него гарантийный взнос в 100 млрд долларов. Япония занимала весьма критическую (хотя и молчаливую) позицию в отношении способов, которыми МВФ и министерство финансов США пытались управлять кризисом. Точно так же как Соединенные Штаты стояли перед угрозой больших потерь в связи с кризисом в соседней Мексике, Япония чувствовала угрозу, исходящую от кризиса у своих соседей. Но Соединенные Штаты проявили мало понимания специфического характера азиатских экономик, и, по крайней мере, в начале кризиса, сочувствия к их проблемам. (Когда Таиланд, верный союзник Соединенных Штатов во время Вьетнамской войны [105], столкнулся с кризисом, США отказали ему в предоставлении существенной помощи, считая, что спад в Таиланде всего лишь небольшое пятнышко на фоне стремительно развивающейся мировой экономики). Но Азиатский валютный фонд с большими ресурсами, предоставленными Японией, ограничил бы американский диктат в этом регионе. Министерство финансов США знало это и было готово пойти на риск углубления спада в регионе, если он не получит помощи. В Японии, Малайзии и испытавших кризис странах еще сохраняется еще сильное недовольство тем, как Соединенные Штаты реагировали на события в Азии в тот период.