Леонид Млечин - Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

С начала 1983 года стали готовить пленум ЦК по идеологиче­ским вопросам. На незнакомые ему промышленные или сельские темы Юрий Владимирович высказывался крайне осторожно. Наверное, Андро­пову казалось, что в привычной сфере идеологии ему есть что ска­зать. Документы к пленуму готовил отдел пропаганды ЦК. Секретарь ЦК по идеологии Михаил Васильевич Зимянин и заведующий отделом Бо­рис Иванович Стукалин пришли к генсеку за руководящими указаниями.

«Андропов высказал свои рекомендации, — вспоминал Стукалин. — По существу, он не сказал ничего нового, неожиданного. Набор узловых тем и проблем, названных им, был традиционным...»

Докладчиком определили Черненко. Текст ему писала большая бригада.

«Всем участникам той работы, — вспоминал Георгий Смирнов, — хотелось что-то изменить, сказать что-то новое, но что именно — в этом был большой разнобой и мало определенности».

Сам Черненко, человек по природе здравомыслящий, не выдер­жал:

— В общем, все сторонники поворота. Всем ясно, от чего надо уходить. Но вот куда и к чему идти — пока неясно...

Стукалин постоянно заходил к Черненко, докладывая ход рабо­ты. Видимо, кто-то обратил внимание Андропова на то, что заведую­щий одним из ключевых отделов ЦК зачастил к Черненко. Для мнитель­ного Юрия Владимировича этого было достаточно. Поздно вечером у Стукалина проснулся телефон прямой связи с генеральным секретарем. Борис Иванович схватил трубку и услышал холодный и жесткий голос Андропова:

— Ты от меня не отрывайся1. Тот растерянно ответил:

— Понимаю, Юрий Владимирович.

Но больше сказать ничего не успел. Андропов отключился. Стукалин сразу же попросился на прием к генеральному секретарю. Через два дня был принят. Разговор носил нормальный характер, буд­то ничего не было.

Однажды на отдыхе, в Домбае, председатель КГБ Андропов вдруг сказал:

— Какому марксизму мы учим в системе политпросвещения? Принуждаем ходить на занятия и сухим языком излагаем прописные ис­тины. Мухи дохнут от скуки. Мы же этим опошляем марксизм, отвраща­ем от него людей. А газеты? Прочитал первую страницу «Правды», и в другие можешь и не заглядывать. Те же отчеты о мероприятиях, встречах в верхах...

Он обращался к первому секретарю Ставропольского крайкома Горбачеву, но рядом стояли и другие люди. Дочь начальника краевого управления госбезопасности с восторгом сказала отцу:

— Меня его слова поразили — член политбюро, председатель КГБ, а как говорит. Мы, студенты, в курилках об этом судачим, что­бы чекисты не услышали...

Наконец-то Андропов оказался во главе партии и государства. Он мог отказаться от того, что вызывало у него презрение. Он мог все изменить. Но он этого не захотел.

14 июня на пленуме второй секретарь ЦК Черненко выступил с докладом «Актуальные вопросы идеологической, массово-политической работы партии». Его выступление запомнилось предложением создать Всесоюзный центр по изучению общественного мнения. Черненко обе­щал, что центр будет не только изучать, но и «целенаправленно фор­мировать общественное мнение».

Потом произнес свою речь Андропов, Его слова партийным идеологам показались шагом назад даже в сравнении с выступлениями Брежнева, Заведующий группой консультантов отдела пропаганды Вадим Печенев был потрясен высказанной Андроповым мыслью о том, что идеологическая работа приобретает сейчас приоритетную роль по от­ношению ко всему остальному. Хотя уже Брежнев говорил, что пропа­ганда лишь тогда может рассчитывать на успех, когда опирается на твердую почву социально-экономической политики.

Понравилась только вписанная в последний момент (судя по всему, одним из руководителей международного отдела ЦК Вадимом Ва­лентиновичем Загладиным) фраза: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся... Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эм­пирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок».

Этот пленум, по словам Печенева, был временем разочарования в Андропове, «коего я, как и многие другие «аппаратчики», до этого идеализировал». Он очень плохо выглядел — «говорил, часто запи­наясь, перебирая листки текста старчески дрожащими руками».

Единственное, что запомнилось участникам пленума, — внезап­ная реплика Андропова, который вдруг прервал докладчика. Черненко зачитывал очередной абзац из своего доклада насчет необходимости давать принципиальную партийную оценку «действиям тех лиц, которые поют с чужого голоса, распространяя всякого рода сплетни и слухи».

Вот тут Андропов вмешался и жестким голосом произнес при гробовом молчании зала:

— Мне известно, что в этом зале находятся люди, которые позволяют себе в беседах с иностранцами распространять ненужную и вредную для нас информацию. Я не буду сейчас называть фамилии. То­варищи сами знают, кого я имею в виду. И пусть они запомнят, что это — последнее им предупреждение.

Партийные старожилы, возможно, помнили, как двадцатью года­ми ранее нечто подобное произнес Никита Сергеевич Хрущев. В Екате­рининском зале Кремля руководители партии и государства в марте 1963 года встречались с деятелями литературы и искусства.

Вдруг Хрущев встал и свирепо заявил:

— Всем холуям западных хозяев — выйти вон! Никита Сергее­вич имел в виду, что кто-то из писателей

поделился впечатлениями о прошлой встрече с иностранными кор­респондентами. И сурово пригрозил:

— Применим закон об охране государственных тайн! Но тогда перед Хрущевым в зале сидели сомнительные,

с точки зрения партийных чиновников и чекистов, люди — поэты, художники, актеры. Андропов же обращался к высшей номенклатуре, тем немногим чиновникам, кого приглашали на пленумы ЦК. Поэтому его слова прозвучали особенно зловеще,

Во внешней политике новый генеральный секретарь занял еще более жесткую позицию. Он постоянно говорил о возможности внезап­ного нападения со стороны Соединенных Штатов и НАТО и, похо­же, сам в это верил.

В феврале 1980 года в Москву прилетели министр госбезопас­ности ГДР Эрих Милькс и его заместитель по разведке Маркус Вольф. Андропов лежал в больнице, но принял гостей. «Никогда еще я не ви­дел Андропова столь серьезным и подавленным, — рассказывал Вольф. — Он обрисовал очень мрачный сценарий, по которому атомная война представляет реальную угрозу».

В конце мая 1981 года на Всесоюзном совещании руководящих работников органов и войск КГБ Андропов сказал, что главная задача нашей разведки — не просмотреть военных приготовлений противника, его подготовку к ядерному нападению. В КГБ разработали крайне до­рогостоящую систему предупреждения о ракетно-ядерном нападении, которая включала контроль не только за активностью натовских шта­бов, но и закупками медикаментов и запасов крови для больниц и госпиталей. Такие же указания получили разведки социалистических стран. В ГДР началось строительство запасных командных пунктов на случай войны.