Сергей Волков - Почему РФ - не Россия

имело ни устойчивой государственной традиции, ни зачастую вообще признаков

государственности (обширные территории закаспийских пустынь и части

казахстанских степей были вообще практически незаселенными, «ничейными»), и рано

или поздно должно было стать объектом экспансии если не России, то Китая.

Однако на продвижение в южную часть Средней Азии в огромной степени повлияло и

другое обстоятельство. Вторая половина XIX в. остро поставила вопрос об

англо-русском соперничестве, и политическая принадлежность Средней Азии

приобрела с этой точки зрения огромное значение. Вопрос стоял так: или Россия,

владея этим регионом, будет угрожать английскому влиянию в Афганистане и Иране и

непосредственно английским владениям в Индии (и действительно, кошмар возможного

российского вторжения в самую драгоценную часть британской империи даже

незначительными силами, что повлекло бы волну восстаний, постоянно преследовал

английские власти), — или Англия, прибрав к рукам среднеазиатских властителей,

получит возможность нанести удар в самое подбрюшье России, рассекая её надвое и

отсекая от неё Сибирь (что произошло бы в случае успеха попыток поднять против

России уральских и поволжских мусульман). То, что Россия опередила Англию,

начисто исключив неблагополучный для себя сценарий, послужило ещё одной опорой

её роли в мире.

В результате выхода к своим естественным границам, завершенного к концу XIX в.,

Россия обрела исключительно выгодное геополитическое положение. Теперь она могла

угрожать всем своим гипотетическим противникам из числа великих европейских

держав на всех направлениях. Австрии — угрозой провоцирования прорусских

выступлений её славянского населения (что вполне проявилось в ходе Мировой

войны), Германии — угрозой предоставления независимости русской Польше и

обращения претензий последней на исконно польские земли Германии (именно такое

решение было принято в 1914 г. с началом войны), и даже для давления на

«труднодостижимую» Англию теперь имелся мощный рычаг (с Францией у России не

было геополитических противоречий). В отличие от других европейских держав,

колониальные империи которых были разбросаны по всему миру и были как абсолютно

чужды им по истории и культуре, так и крайне уязвимы для противников, не имея

сухопутной связи с метрополией, Россия представляла собой компактно

расположенное государство, окраинные территории которого, даже чуждые культурно

и этнически, имели давние, часто многовековые, связи и контакты с русским ядром.

Россия не пыталась ни навязывать населению этих территорий свои обычаи и

культуру, ни переплавлять их «в едином котле» (напротив, при малейшей

возможности предоставляя им, как Хиве и Бухаре, управляться своими традиционными

правителями). Характерно, что она при этом практически не имела серьезных

проблем со своими азиатскими владениями (единственное серьезное выступление —

восстание 1916 г., было даже в условиях военного напряжения сил легко

подавлено). Так что, несмотря на отдельные издержки, территориальный рост

империи был важнейшим источником её силы и могущества. Без него она не выдержала

бы конкуренции европейских держав ещё в XVIII веке.

Изображать стремление к государственному величию и территориальному росту в

качестве некоторой негативной особенности России весьма странно. Россия,

естественно расширявшая свои владения за счет окраинных территорий, население

которых составляло незначительное меньшинство по отношению к её историческому

славянскому ядру, выглядит достаточно бледно на фоне других европейских стран,

захвативших огромные территории, находившиеся за многие тысячи километров от

метрополии и с населением, в несколько раз превышавшим население самой

метрополии, и создававших империи, «над которыми никогда не заходит солнце».

Точно так же трепетное отношение, скажем, французов к своей военной славе,

всякое «Германия превыше всего», «Правь, Британия!» и т.д. обычно не служит

поводом для определения соответствующей государственности как особо агрессивной.

Тем более, что входе экспансии России не доводилось насильственно уничтожать

какую-либо национальную государственность (хищные азиатские ханства таковую не

представляли): народности, вошедшие в её состав (за исключением добровольно

присоединившейся Грузии), либо никогда не имели собственной государственности,

либо утратили её ещё ранее, войдя в состав или будучи завоеванными иными

государствами.

Заметим также, что объединение православия и коммунизма под маркой «судьбоносной

мировой роли» России и предмета её мессианских поползновений ещё менее

основательно, так как (не говоря о том, что претензий на «всемирность» у того же

католицизма явно больше) российская государственность никогда не помышляла

принести православие (свою собственную идеологию) на штыках в Европу, тогда как

коммунистическая идея (не только не являющаяся принадлежностью российской

государственности, но ей антагонистичная) неразрывна связана с мировой

революцией и немыслима вне её.

Европейский контекст.

Одной из наиболее устойчивых и распространенных мифологем современного

«патриотического» сознания является убеждение в извечном военно-политическом

противостоянии России «Западу». Этот тезис выступает в несколько различных

вариантах в зависимости от особенностей конкретной среды, но, так или иначе,

враг неизменно помещается на западе, отчего невинный термин, обозначающий

сторону света, приобрел значение средоточия мирового зла.

Основным источником его бытования в настоящее время является, конечно, советское

наследие — традиция противостояния коммунистического лагеря во главе с СССР

«капиталистическому» (то есть нормальному) миру, частью которого была до 1917 г.

и Россия. Апологеты именно этого, вполне реального противостояния, со сталинских

времен не прочь были «подверстать» к нему уничтоженную ими историческую Россию.

Противостояние НАТО и Варшавского договора, порожденное конкретно-историческими

обстоятельствами захвата власти коммунистами (силы, имеющей весьма сомнительное

отношение что к православию, что к славянству) сначала в России, а после Второй

мировой войны и в непосредственно прилегающих к ней восточно-европейских

странах, в национал-большевистской интерпретации выводилось то из противостояния

славянского мира романо-германскому, то православного —