Юрген Хабермас - Расколотый Запад

Прагматики верят в нормативную силу фактического и полагаются на практический здравый смысл, который оценивает на глазок как политические границы морали, так и плоды победы. По их мнению, рассуждение о правомочности войны бесплодно, потому что она за это время превратилась в факт истории. Другие, капитулируя или из оппортунистических настроений, или из убеждения в неизбежности свершившегося, отстраняются от международно-правового догматизма под тем оправданием, что он из чисто постгероической щепетильности касательно рисков и цены военного насилия закрывает глаза на политическую свободу как истинную ценность. Обе реакции поверхностны, потому что аффективно обращены против мнимой абстракции «бескровного морализма», не проясняя (даже для себя) альтернативы, которую предлагают неоконсерваторы в Вашингтоне с целью международно-правового «приручения» государственного насилия. Дело в том, что морали международного права они противопоставляют не реализм, не пафос свободы, а революционную точку зрения: если [в данной ситуации] международно-правовой режим несостоятелен, то политически более успешное гегемониальное осуществление либерального мирового порядка морально оправдано даже и в том случае, если используют средства, несовместимые с международным правом.

*Вулфовиц — не Киссинджер. Он больше революционер, чем циник силы. Разумеется, супердержава оставляет за собой право действовать односторонне и — в случае успеха — превентивно использовать все имеющиеся в ее распоряжении военные средства, чтобы укрепить свои позиции гегемона перед лицом возможных соперников. Но глобальные властные амбиции [США] — вовсе не самоцель для новых идеологов. Что отличает неоконсерваторов от школы «реалистов» — так это видение американской политики создания мирового порядка, политики, выходящей за пределы политики реформ ООН в области прав человека. Эта политика не изменяет либеральным целям, но разрушает цивилизованные пути, которые Устав Объединенных Наций определяет для достижения цели исходя из принципов блага мирового сообщества.

Конечно, сегодня ООН еще не в состоянии заставить государства-члены, отклоняющиеся в своей политике, гарантировать своим гражданам демократический и государственно-правовой порядок. Ее в высшей степени избирательная политика в области прав человека ограничена пределами возможного: России, обладающей правом вето, не нужно опасаться вооруженной интервенции в Чечню. Использование Саддамом Хусейном нервно-паралитического газа против собственного курдского населения — лишь один из многих случаев в скандальной хронике несостоятельности мирового сообщества государств, которое не замечает даже геноцида. Тем более важна поэтому основная функция ООН — сохранение мира, на чем, собственно, и основано само ее существование. Это подразумевает осуществление запрета на агрессивные, наступательные войны, благодаря которому после Второй мировой войны было сведено на нет jus ad bellum [13] Право на войну (лат.). и ограничен суверенитет отдельных государств. Тем самым классическое международное право сделало решительный шаг к космополитическому правовому порядку.

США, которые на протяжении полувека выступали застрельщиком на этом пути, практикой иракской войны не только разрушили эту свою репутацию, но и отказались от роли державы-гаранта международного права; более того, своими действиями, противоречащими международному праву, они подали губительный пример будущим сверхдержавам. Не будем обманываться: нормативный авторитет Америки разрушен. Для легитимного в правовом отношении применения военной силы не существовало никаких предпосылок: а) не возникла необходимость в самозащите страны вследствие состоявшегося нападения или его угрозы, Ь) отсутствовало одобренное Советом Безопасности решение, предусмотренное в главе VII Устава ООН. Ни резолюция 1441, ни 17 предшествующих («уже примененных») резолюций по Ираку не были в достаточной степени правомочными для осуществления этой акции. Фракция сторонников войны усилилась, потому что сначала она добивалась принятия «второй резолюции»; однако соответствующее предложение не могло быть поставлено на голосование, потому что эта резолюция не принимала в расчет позицию «морального» большинства государств — членов ООН, не имеющих права вето. В конце концов из-за этого все акции приобрели характер фарса, так как президент Соединенных Штатов неоднократно заявлял, что при необходимости будет действовать без мандата Совета Безопасности. В свете доктрины Буша развертывание военной силы в Персидском заливе с самого начала не имело характера простой угрозы. Ведь это предполагало бы возможность предотвращения применения санкций.

Сравнение с интервенцией в Косово — не в пользу снятия подобных обвинений. Хотя и в этом случае не было получено одобрение Совета Безопасности. Но в последующем обретенную легитимацию можно было бы обосновать, исходя из трех обстоятельств: на недопущении происходивших (согласно сведениям того времени) этнических чисток; на действительном для этого случая всеобщем требовании международного права об оказании необходимой помощи; на бесспорно демократическом и государственно-правовом характере всех государств-членов действовавшего военного союза [НАТО]. Сегодня это нормативное разногласие раскалывает Запад.

Уже тогда, в апреле 1999 года, обозначилось примечательное различие в стратегии оправдания [акции] между континентальными и англосаксонскими державами. В то время как одна сторона извлекла уроки из катастрофы под Сребреницей, чтобы покончить с вооруженной интервенцией, спровоцировавшей разрыв между эффективностью и законностью (в связи с прежними вторжениями), и продолжать движение по пути к полностью институционализированному мировому гражданскому праву, другая сторона довольствовалась нормативной целью — распространить собственный либеральный порядок на другие территории (в случае необходимости и при помощи силы). В свое время я связывал это отличие с разными традициями правового мышления — космополитизмом Канта, с одной стороны, и либеральным национализмом Джона Стюарта Милля — с другой. Но в свете гегемониальной односторонности (Unilateralismus), которую проводят адепты доктрины Буша с 1991 года (ср. документы, опубликованные Стефаном Фрёлихом во «Frankfurter Allgemeine Zeitung» 10 апреля 2003 года), можно предположить, что американская делегация уже на переговорах в Рамбуйе придерживалась этого своеобразного взгляда. А решение Джорджа В. Буша проконсультироваться с Советом Безопасности возникло не из стремления к международно-правовой легитимации, которая давно воспринимается как нечто излишнее. Эта поддержка была всего лишь желательна, она расширяла «коалицию согласия» и рассеивала сомнения собственного народа.