Сергей Кургинян - Суть времени. Том 4

Это должно было стать мейнстримом русского интернета: мальчиков, сидящих за компьютерами, офисных менеджеров… Но не стало. Не стало, и всё!

Даже эти зализанные, зашлифованные мальчики, которых каждый день штампует индустрия офисов, выходя за рамки своего рабочего дня, лезут и ищут что-то сложное, необычное, нетривиальное.

И их много. Их чертовски много. Их потрясающе много. Их ненормально много!

Я много раз говорил, что нет никаких проблем выехать со спектаклем «Изнь» на фестиваль в Эдинбург, или в Авиньон, или куда-нибудь еще. Но я знаю, что там будет происходить. Даже если не будет языкового барьера — ну, посмотрят, похлопают, останется 15 критиков, зададут вежливо десять вопросов (а уж если двадцать, так просто надо быть счастливым), через 30 минут разойдутся. И все кончится. Выйдут какие-то статьи про спектакль, лучше или хуже написанные.

Но чтобы стояли до утра и спрашивали про апокатастасис или нисхождение Святого Духа, а также о втором законе термодинамики или о превращении материи… Вот так ни в каком Мюнхене, ни в каком Эдинбурге, ни в каком Авиньоне не будет.

Не знаю, может, в Латинской Америке что-то такое и кипит… Но не в Европе. Ни в Норвегии, ни в Испании, ни в Италии, ни во Франции, ни в Германии, ни в Польше этого уже нет. А здесь есть.

И возникает основной и самый тяжелый вопрос: это может превратиться в спасение? На это можно опереться? На это может быть сделана окончательная и последняя ставка? Вот на это клубящееся, ищущее, мечущееся, возможно, недостаточно хорошо в чем-то разбирающееся, огромное, уже достаточно накаленное облако, — на него можно каким-то способом опереться с тем, чтобы действительно, оттолкнувшись, изменить направление и двигаться уже не вниз, а наверх? Можно или нельзя?

Либо оно так и будет клубиться, метаться, страдать, искать, влюбляться, разочаровываться. Либо оно перейдет в абсолютно другой режим жизни и действования. Потому что в нынешнем режиме, и все мы это понимаем, оно есть лишь предпосылка чего-то нового, лишь некая социальная, а может быть, и метафизическая весть, но оно не есть готовый и решающий фактор.

Все повторяется. Опять мальчики Достоевского. Опять Алеша Карамазов, говорящий про брата Ивана, что он такой человек, что для него жить или умереть не важно, а важно мысль разрешить. Опять поиск повестки дня. Казалось, этого уже не будет никогда. А это началось. И началось совсем недавно…

Во что это теперь превратится? Сможет ли это замкнуть на себя огромные и гораздо более тривиальные, но жгучие и праведные энергии или же оно останется вещью в себе? Сумеет оно каким-то способом трансформировать свою собственную структуру или же оно так и останется в этом аморфно-бесструктурном состоянии? Возникнет оно как вещь «в себе и для себя», как социальная макрогруппа, которая существует только для себя самой или же оно услышит зов, волю и повеление Истории?

Вот единственный сегодняшний русский политический вопрос. Других вопросов не существует.

Обсуждаем ли мы метафизику, онтологию, антропологию, экономику или что-либо еще, взмываем ли мы мыслью в высь поднебесную или анализируем злобу дня — что бы мы ни делали, мы все время думаем об этом. И мы все время фиксируем как надежду, так и проблему.

Эта субстанция содержит в себе надежду, но не как факт, а как потенцию. Как раскрыть потенцию этой субстанции? Как побудить ее к самотрансцендентации, к выходу из нынешнего клубящегося, мятущегося состояния, в котором она находится, к состоянию лазерного луча, способного прожигать броню любой толщины? Можно ли это сделать?

Да, это почти невозможно сделать. Но ничего другого сделать уже нельзя. Нет ни одного фактора в российской жизни, который сулит надежду, кроме этого. Ни одного другого. Все идет колом вниз. Уже идет. Поскольку мировые процессы резко обостряются, то на фоне ускорения самих мировых процессов происходит как бы мультипликация этих мировых процессов и наших негативных тенденций, они друг друга подхлестывают… Времени немного. При несколько другом ходе политического процесса могло бы оказаться, что его вообще нет. Но вроде бы процесс постепенно (я подчеркиваю — вроде бы) поворачивается в направлении, когда, может быть, нам отведено сколько-нибудь времени… Ну и что?

Как я говорил много раз, это отведенное время либо будет использовано, либо оно-то и станет фактором добивания страны. Потому что если его не использовать по-настоящему, то оно распространит гной до каждой микрочастицы нынешней социальной ткани, до каждого атома духа. Все сгниет в этом тянущемся, тягостном, медленно ползущем вниз безвременье.

Итак, весь вопрос в том, что этой субстанции отведено какое-то время и неизвестно, как она им воспользуется. Все, что я могу и должен делать, это помочь воспользоваться тем небольшим временем, которое отведено. Всё. Это единственная задача. И только ради решения этой задачи можно говорить о темной энергии, о темной материи, о «Black Spring» — Черной Весне… Есть Красная Весна и есть Черная, есть восходящий принцип развития в мире, который по-итальянски называют «Rossа Primavera» — Красная Весна, и есть нисходящее слагаемое, которое называется «Black Spring» — Черная Весна.

Обо всем об этом и о многом другом можно говорить только потому, что есть эта клубящаяся субстанция и ей что-то нужно. И ей должно быть предоставлено все, что ей нужно, но именно для того, чтобы она каким-то особым усилием сумела преобразовать себя из нынешнего состояния, скажем так, из состояния Х, в некое совершенно другое состояние Y.

Как это делается? Существуют ли примеры такого преобразования? И о чем в принципе идет речь?

Речь, конечно же, идет о том, чтобы в каждой отдельной частице этой субстанции, в каждой мятущейся, не потерявшей душу, понимающей, что она вот-вот может оказаться потерянной, живой человеческой личности произошла трансформация, суть которой в следующем…

Должна возникнуть другая организация ума, чувства и воли. Последнее, возможно, важнее всего. Ум, организованный так, как он организован сейчас, чувство, организованное так, как оно организовано сейчас, и воля, организованная так, как она организована сейчас, не могут обеспечить спасение. А речь идет именно о спасении. И об этом я хотел бы говорить чуть позже.

Но если это небезнадежное состояние ума, чувства и воли будет преобразовано таким способом, что возникнет даже не новая энергетика, а новая степень организованности, вот тогда (если эта организованность окажется когерентной, созвучной той организованности, которая происходит в соседнем индивидууме) все это вместе действительно гарантирует, что эта субстанция получит новое качество. И что призрачная надежда может стать реальным фактором, и мы действительно сумеем выйти из русла нисходящих процессов, из этого пике, в котором неизбежно падение и разбивание на мельчайшие осколки, которые потом уже никогда не соберешь. И можно будет, если эта субстанция действительно приобретет новое качество, опереться на нее так, чтобы выйти из пике. Чтобы машина нашего общества, государства, народа из него вышла. И дальше, потянув сильно штурвал на себя, из последних сил, мы можем обеспечить некоторый взлет и тем самым спасти и самих себя, и, возможно, человечество, историю, гуманизм — очень и очень многое.