Сергей Кургинян - Россия: власть и оппозиция

Серьезный прагматик назовет это общее интеграционное поле полем общих целей и смысла. Или совокупностью идентификации полей. Что касается мистика, то он будет говорить об эгрегориальном поле. Так велика ли разница? И если Новиков действительно хотел не заявить о прагматизме, а обнаружить его, он и должен был вести разговор на уровне предъявления своего понимания структуры общих идентификационных полей. Но тогда он не мог бы вести торговлю на демократическом рынке, не получил бы полосу в «Московских новостях» и не оказался бы возвращенным в «лоно демократической церкви». Так что речь идет об очень практичном шаге. Но этот дурно пахнущий практицизм ничего общего не имеет с прагматизмом. Статья фактически написана под диктовку.

Что касается самих диктующих, я должен им объяснить, что в конце XX века говорить об индукции может только либеральный фанатик. Получить целое путем суммирования отдельных элементов нельзя, как нельзя не определить непротиворечивые правила игры для открытых, неустойчивых и нестационарных сложных динамических систем с большим числом «степеней свободы». И если в этом вопросе авторитетами не являются «мистики» (Франк или Лосский), я рекомендовал бы внимательно ознакомиться с трудами «прагматиков» (Геделя, Коэна или Джона фон Ноймана).

Если новые консультанты Новикова все же хотят цепляться за Поппера, то они доиграются до того, что их попрут. Прошу извинения за каламбур. Пора кончать в конце XX века с махрово реакционными, замшело либеральными штампами. «Государство для человека»!! «Слезы ребенка»!! Меня тошнит от этой лживой сладко-патетической лексики. Вопли по поводу «слез ребенка», которых, мол, не стоит Россия, — это смесь цинизма и сентиментальности. Неужели в конце 1992 года остался хоть один кретин, который все еще не понимает, что не будет России — и кровавыми слезами умоются миллионы детей? Так ведь нет! Прекрасно понимают что почем и торгуют этой «слезой» — бесстыдно, оптом и в розницу — на политическом рынке.

Кстати, для тех, кто не хочет помнить, напомню, что фраза эта (о слезе) была произнесена в кабаке во время интеллектуальной провокации, затеянной Иваном Карамазовым по отношению к брату Алеше. Провоцировавший Алешу — «стебок» — затем вступил в сговор с подонком, убившим их общего отца, побеседовал с чертом, согласившись на вхождение в состав его «агентурных сотрудников», и наконец рехнулся. И это выдается за авторскую речь Достоевского? С таким же успехом за авторскую речь могут быть выданы песенки Смердякова и пассажи Петечки Верховенского. Но Бог с ним, с Достоевским. Вы докажите нам, что история вообще может развиваться без слезы ребенка, и поразмыслите всерьез над проблемой теодицеи, если вы апеллируете к Богу, или над философией истории, если вы такой уж прагматик. Но не трепите имя Божие всуе, коль вы прагматик, и не подменяйте анализ проституцией, коль вы ученый. В противном случае вам грозит участь того провокатора, который спекулировал на слезе.

Да, там, где из части, (личность) хотят выстроить целое (государство), там само занятие подобным строительством целое (личность) начинает дробиться на части, на мелкие, сладострастно трудящиеся друг о друге клочки самовлюбленного подпольного «я», занятого самолюбованием и кликушеством. «Ах, какой я хороший! Ах, как я не хочу гражданской войны!» Но, во-первых, есть вещи и похуже гражданской войны. Это гниение, разложение, смута. Во-вторых, — и мы в этом еще раз убедились на съезде — именно отсутствие политической воли в решающие моменты истории и ведет к гниению, тлению, смерти.

И, наконец, в-третьих. Если кто и сделал что-то как действительный прагматик для того, чтобы предотвратить гражданскую войну, то это главный редактор газеты «День», проявивший в 1991 году поразительную волю и гибкость ради того, чтобы соединить рвавшихся друг на друга «белых» и «красных». Вот почему мне особенно тяжело приступать к главному, но придется, ибо, повторяю, не для дискуссии с Новиковым я взялся за эту статью.

Итак, второе. Как мне ни горько, но я вынужден признать, что юродствующий на страницах «МН» публицист в чем-то прав — и по существу, и нравственно. Последнее тяжелее всего. Потому что и он, и многие другие, писавшие в газету «День», оказались в глупейшем положении, когда вдруг начались какие-то странные пируэты этой газеты по вопросу о государственности российской, о мафии и о фашизме, особенно о фашизме.

Оговорюсь, что не считал не считаю хоть как-то соотнесенными народное движение, национальную идею и даже фундаментализм с тем, что в полной мере может претендовать на принадлежность к фашистской идеологии. Фашизм — это вовсе не «фундаменталистский национализм, лишенный прагматического вектора, помноженный на революцию», как это кажется Новикову. И не диктатура крупного капитала, как это кажется коммунистам. Как же мало все-таки в обществе желание знать и как велико желание вешать ярлыки, торопливо громоздить пирамиды пустопорожних наукообразных терминов! Да, воистину наши либералы — это продукт гниения гуляш-коммунистической идеологии, заразившей все общество. Теперь, после решения Конституционного суда и торопливой суеты с восстановлением компартии, я имею моральное право заявить об этом со всей определенностью. Коммунистические идеологи трижды виновны перед страной.

Они виновны, во-первых, потому, что своим гонением на мысль блокировали нормальный интеллектуальный процесс осмысления итогов второй мировой войны. Они виновны, во-вторых, потому, что своим низкопробным мещанством, своей логикой подкупа, своим материализмом и колбасизмом растлили общество, подготовив приход Горбачева и Ельцина, перед которыми они юлили, холуйствовали, ползали на брюхе. Они виновны, в-третьих, тем, что, обрушив здание, погребли под ним не только красную идею, но и весь левый язык, весь левый идеал. Полностью скомпрометировали все типы социальных отношений, кроме одного-единственного: отношения господства и беспрекословного подчинения, отношения господин — раб.

Фашизм и есть соединение современных возможностей технической цивилизации с дохристианскими отношениями в сфере иерархии, отношениями, базирующимися на расовой теории, согласно которой большинство людей не есть люди, а есть рабы, быдло. А рабы — это даже не животные, это вещи. Подобное отношение всегда сохраняло себя в уголовной среде, в среде лагерников, где «шестерка» и «доходяга» — хуже собаки, где можно и должно наслаждаться страданиями слабого, где цена жизни неизмеримо ниже пачки чая или горсточки анаши.

Запустив механизм социального регресса, скомпрометировав своей постыдной слабостью демократический идеал, провозгласив идею первоначального накопления капитала, организовав глумление и травлю старшего поколения, опаскудив все святое, что связано с победой народа во второй мировой войне, сделав героями все антикоммунистическое отребье откровенно профашистского толка, рисуя свастику на красном флаге — флаге Великой Победы, оскверняя памятники и могилы, отмывая мафию и ставя ее в рамки «спасителей страны» и «строителей нового общества», наши демократы, все эти нуйкины, селюнины, боннэры, баткины, поповы и иже с ними, открыли шлюзы фашистской идеологии.