Сергей Кургинян - Седьмой сценарий. Часть 2. После «путча»

Иначе говоря, она востребует символы, как ключи для входа в свой эгрегор, в свой «тонкий мир», в свое нематериальное измерение. И на этом пути она, эта освобожденная личность, востребует всю полноту своей культуры, а значит, и своего народа, своей нации, своего языка и, наконец, своего мета — мифа. Личность, целостная, полная и открытая в своем бытии, снимает два навязанных ей «полюса». Она «в народе», но и «народ в- ней». Вне своего эгрегора, вне «подключенности» ко всем измерениям, характеризующим полноту личности, она просто не существует, а существует дрожащая и паскудная тварь, суверенитет которой есть в полном смысле этого слова конец истории. И прямо скажем, весьма плачевный конец.

В обществе, где каждый стремится приватизировать хоть что-нибудь и хоть как-то обособиться от другого, нелепо сегодня говорить о коллективизме, о приоритете высоких целей над низменными интересами. Более того, сегодня этот разговор может быть весьма и весьма двусмысленным. В самом деле, уже сегодня мы слышим с экранов телевизора о необходимости перетерпеть, перемучиться ради светлого будущего. Нам начинают демонстрировать образы предшествующей эпохи, призывать нас к тому, чтобы мы вспомнили о времени, когда всем миром переносили тяготы общих лишений. Одновременно с этим демонстрируются успехи предпринимателей, которые достигнуты, естественно, на основе крайнего индивидуализма этого меньшинства и забвения им каких бы то ни было общих интересов и целей. Таким образом, мы наблюдаем в очередной раз очередную двойную бухгалтерию, согласно которой успехи предпринимателей демонстрируются нам в том же стиле, в каком демонстрировались стахановские успехи. Общество хотят поделить на меньшинство, состоящее из крайних индивидуалистов, занятых собой, и только собой, и коллективистское большинство. Меньшинство будет наживаться за счет большинства, реализуя свои корыстные цели. Большинству же не дадут даже заниматься самими собой, его лишат даже права на тот индивидуализм, который способен открыть рядовому советскому человеку какие-то перспективы на завтра. Должны ли мы участвовать в подобной двойной игре? Ни за что и ни в коем случае! Тогда какой же принцип мы положим в основу социального поведения самих себя и всех членов нашего общества, коль скоро мы предполагаем единство нравственной доктрины, коль скоро мы отрицаем двойную бухгалтерию и двойную мораль. Может ли принципом социального поведения для всех и каждого быть принцип «обогащайтесь», провозглашенный когда-то еще на заре советской власти и воскрешенный в эпоху перестройки. Мы отвечаем: да, может, коль скоро этот принцип уже стал доктриной для меньшинства. Но долго ли протянет общество, исповедующее такую доктрину? Такие нормы социального поведения? Иначе говоря, долго ли продлится тот «бал воров», тот криминальный карнавал, в который оказались втянуты сегодня все — от мала до велика, от большого начальника до последнего подчиненного. То, что это на самом деле так, показывают проведенные нами социологические исследования, согласно которым до 70% рабочих заявляют о том, что ценят рабочее место лишь постольку, поскольку оно предоставляет им возможность «шабашить», бесплатно использовать рабочее место, оборудование, электроэнергию, время в своих, и только своих, интересах. Что касается верхов, то, не говоря о коррупционных процессах, можно было бы привести примеры того, как эта идея личного обогащения начинает приобретать гротескные полубезумные формы, когда в частных беседах ряд народных избранников заявляют о своем намерении приватизировать свои рабочие кабинеты. Этот карнавал, это повальное сумасшествие, эта кампания по разорению страны долго длиться не может. Как и любой карнавал, этот «бал воров» кончится, и начнутся рабочие будни. В сущности, они уже начались. Поскольку монотонно и неумолимо останавливаются один за другим те объекты, которые обеспечивают общие ресурсы коллективного выживания. В стране из 59 домен не работают более 30. Крупное машиностроение получает уже сегодня не более 25 процентов необходимого металла. Завтра это количество пересечет критические 12–15 процентов. И заводы остановятся. Одновременно будет перейден критический рубеж в энергетике и других базовых отраслях. После этого увлекшихся криминальным карнавалом людей сама жизнь, а не начальники и не идеологи, начнет обучать правилам коллективизма. На своем горьком опыте рабочие легкой и пищевой промышленности, которые сегодня считают, что им-то уж ничего не грозит и что они-то при всех условиях будут жить все лучше и лучше, ибо производят продукты первой необходимости, поймут, к примеру, что нельзя сшить одежду в холодных помещениях без света и воды. А крестьянин осознает ту же горькую истину, которую осознали их собратья в первые послереволюционные годы. А именно, что без ситца, свечей и обуви, конечно, можно прожить, но в общем-то лучше бы это все иметь. Сегодняшним крестьянам понадобится гораздо больше предметов первой необходимости, тех предметов, которые они не смогут получить в условиях абсолютного развала народного хозяйства, того развала, который неминуем, коль скоро «бал воров» становится нормой жизни для большинства.

Итак, первый этап закончится, и достаточно быстро — полной остановкой жизни. Что дальше? Дальше либо тоска по сильной руке и ненависть к свободе, которая, возможно, уже никогда не станет желанной нашему народу и нашему обществу, либо переход и общества, и народа, и элиты, и среднего обывателя в новое качество. Это качество будет базироваться на идее высшей собственности, которая заключается в следующем. Человек, если он человек, не может не быть собственником, превращение его в механизм, в винтик, в инструмент выполнения чужой воли — это преступление. И никакими высшими интересами, никакими идеями и идеалами такое преступление оправдано быть не может. Смертный грех погубить свою душу, но еще более тяжелый грех — погубить душу миллионов людей. Итак, собственность есть священное право любого человека. Но что же отличает человеческое понимание собственности от слепого инстинкта присвоения, захвата и поедания, свойственного всем формам биологической материи в тем большей степени, чем ниже форма организации? Отличие состоит в том, что личность, коль скоро она полноценна и целостна, предъявляет свое право на нематериальную собственность. Она ощущает себя обкраденной, коль скоро ее лишили права на историю, права на высшие смыслы и цели, самой же личностью принятые и освоенные, права на мысль, права на социальное «Я», то есть на снятие отчуждения во всех его формах, права на связь с космосом, на связь с прошлым и будущим и в конечном счете права на бытие. Если всего этого нет, то человек, поскольку он личность, ощущает себя обкраденным. Он протестует, говоря о неэквивалентном обмене, когда взамен на несколько тысяч рублей у него отняли полноту жизни. Он ощущает такое отчуждение своих сущностных сил и возможностей как насилие, и он противостоит насилию, отстаивая себя. Вот принцип высшей собственности, который мог бы позволить двигать личность вперед, задействовать весь потенциал свободы, который она таила внутри себя во все годы тоталитарного режима и который она так неумело, так незащищенно, так наивно выплеснула наружу в 1985 году, откликнувшись на перестроечные призывы. Неумение пользоваться свободой, отсутствие того языка, на котором свобода может быть осмыслена и осознана, привело к тому, что эта свобода была и не могла не быть обращена во зло. Но это вовсе не значит, что отказ от свободы станет благом. В этом суть нашего отношения к маршам голодных очередей. В этом суть нашей позиции по отношению к тому, что голодные толпы сметут-де, мол, наконец преступное и бездарное правительство. Мы отвечаем — голодные толпы не могут и не должны быть аргументом в политике. Потому что голодные толпы ищут своего диктатора, ищут того, кто сможет обменять опостылевшую им свободу на хлеб. Но такого диктатора нет и не будет, а будут только шарлатаны и шулеры, окончательно уничтожающие народ, цивилизацию и культуру. Конкуренция по принципу «кто накормит» есть подлая и пошлая конкуренция, которая унижает любого, кто в нее ввяжется. Потому мы от подобной конкуренции отказываемся категорически и безусловно. Слишком напоминает все это притчу о великом инквизиторе, слишком отдает Неорабовладением, слишком принижает все то, чему мы служили, служим и будем служить. Вот почему наш ориентир сегодня — это униженное человеческое достоинство, это оскорбленное чувство чести, это стыд человека, понимающего, как грубо и пошло его обманули. Это человеческие чувства, которые можно и должно пробуждать в человеке, это не низменный инстинкт, не клич «Даешь!», брошенный на потребу обезумевшей голодной толпы. То, что происходит, имеет свой смысл и свое значение как очищающая мистерия, как великая психодрама, как шок, но не рыночный и не экономический вообще, а личностный, человеческий, нравственный, религиозный. Кто-то будет сломлен этим шоком. Но не мы привели к тому, что этот шок состоялся. Сами люди выбрали этот путь, поддались обману, прельстились и обольстились, и сами же они обязаны ответить за это, ибо свобода воли предполагает и наличие ответственности за принятые решения. Вглядываясь в лица голодных очередей, вслушиваясь в то, что зреет в народе, мы видим, что не слепая покорность, не запуганность и не подлый страх удерживают людей от крайних проявлений в тот момент, когда они уже поняли, что именно произошло, и осознали масштаб обмана и измерили степень лжи. Нет, не низкое в человеке удерживает социальные взрывы, а высокое, собственно человеческое, ибо даже в этих условиях, даже у последней черты народ не хочет отказаться от той нелепой, той никчемной свободы, в уродливых и издевательских формах которой он видит другие очертания, иные контуры — более глубокие смыслы и символическое значение. И отказаться от этого народ не захочет. Он будет терпеть и дальше, но к состоянию винтика, к жизни муравья в муравейнике он не вернется. И это означает, что мы имеем дело с великим народом и великой страной. Вдумаемся — уже один раз были сколочены возмущенные толпы, уже один раз двинулись они во имя демократии против аппарата и уже были нагло и бесстыдно обмануты в своих ожиданиях. К чему привел этот механизм добывания власти? Он привел к краху тех, кто опустился до сколачивания толп, до манипулирования людьми, и кто теперь может быть поглощен этими толпами. Неужели кто-то хочет повторить этот опыт на том же уровне, с такими же результатами? Огромный результат состоит в том, что люди начали слушать и слышать, смотреть и видеть, сопоставлять и думать. Огромный результат в том, что главные предпосылки для становления личности добыты страшной ценой, за счет огромных потерь, но эти предпосылки тем дороже, тем ценнее, и мы обязаны использовать их в полной мере. В этом наш исторический и, да простится это слово, кармический шанс. Все остальное — и ошибка, и преступление.