Алексей Кунгуров - Как делать революцию. Инструкции для любителей и профессионалов

Карл Маркс в окружении благодарной аудитории финансистов Уолл-Стрита: Джона Рокфеллера, Дж. Моргана, Джона Района из «Нэшнл Сити Бэнк» и партнера Моргана — Джорджа Перкинса. Сразу же за Марксом стоит Тедди Рузвельт, лидер Прогрессивной партии.

Советский агитпроп внушал мысль о том, что Маркс — непримиримый борец против капитализма, что в корне неверно. Маркс всю жизнь доказывал прогрессивную суть капиталистических отношений, обосновывал право прогрессивных народов эксплуатировать колонии. Разумеется, во имя прогресса.

Громадной силы промах у Маркса вышел с пролетариатом, как передовым, революционным классом. Крупнейшие революции XX в. были именно крестьянскими: в России, в Мексике, в Китае, во Вьетнаме. Мощное антиколониальное движение в Индии было насквозь крестьянским. На Кубе даже к концу 50-х годов промышленного пролетариата почти не существовало. Сегодня в Колумбии действует мощное крестьянское вооруженное движение. Что же касается русского пролетариата, то его революционность и организованность объясняются в первую очередь «крестьянскостью». В начале прошлого века почти все фабрично-заводские рабочие были пролетариями в первом поколении. Почти половина из них имела землю и на период сезонных работ возвращалась в деревню. С другой стороны значительная часть рабочих пришла в город на заработок, как на отхожий промысел, оставив семьи в деревне. У подавляющего большинства были родные в деревне, с которыми они поддерживали тесную связь. Вот эти-то рабочие и сформировали русское пролетарское мировоззрение, как общинное, коллективистское, окрестьянили его. Этим во многом можно объяснить ту исключительную способность к самоорганизации, которую проявили рабочие во время революции 1905–1907 гг., и далее в 1917 г., будучи значительно усиленными солдатским элементом (крестьянами в шинелях). Потомственные русские рабочие, уже основательно опролетарившиеся, утратившие связь с деревней, оказались во время революции наиболее пассивной, а иногда даже реакционной группой. Правда, нынешние «борцы» за рабочее дело этого не знают.

Собственно фабрично-заводских и путейских рабочих в стране в 1917 г. было менее двух миллионов. Правда, Ленин исчислял русский пролетариат не менее чем в 20 миллионов душ уже к началу века, но это было стремлением желаемое выдать за действительное. К «передовому классу» он относил и маргинальные группы городских обывателей и существующий лишь в его воображении «сельский пролетариат». Россия к началу XX в. была аграрной, а не индустриальной страной. Армия была крестьянской, основное налоговое бремя несла на себе деревня. Правительство считало ее патриархальной, видело в ней свою естественную опору и основу стабильности. 1902 г., а после 1905 г. со всей силой продемонстрировали, что это далеко не так. Образно говоря, режим почувствовал под своими ногами зыбкую трясину народного отчуждения и закачался. Кто же выгадал даже от неуспешной революции, кроме буржуазно-либеральных кругов? С началом реакции зарплата рабочих упала на 10–50 %, была восстановлена отмененная в 1905 г. система штрафов, рабочий день увеличился кое-где аж до 12 часов. Пролетариат проиграл. А вот крестьяне приобрели конкретное достижение — отмену выкупных платежей за землю.

Революционная деревня чуть было не похоронила дворянское сословие и помещичье землевладение задолго до Октября. В 1906 г. главноуправляющий землеустройством и земледелием Кутлер [86] Николай Николаевич Кутлер (1859–1924 гг.), либеральный деятель, один из лидеров кадетской партии, после Октябрьской революции работал в Наркомфине и в правлении Госбанка СССР. спешно готовил проект принудительного отчуждения помещичьих земель в пользу крестьян. Не будь в России такого волевого и жестокого политика как Столыпин (вспомним знаменитые «столыпинские галстуки»), то крестьянское движение 1905 г. оказалось бы более результативным. О том, кого царский режим больше всего опасался, свидетельствует внутренняя политика периода реакции. Правительство попыталось взять реванш, уничтожая опасно революционную крестьянскую общину в ходе столыпинских реформ, однако потерпело неудачу. Несмотря на то, что проект Столыпина предусматривал перекройку очень многих сторон жизни русского общества, на деле он ограничился лишь атакой против сельской общины. Впрочем, Петр Аркадьевич своим стремлением загнать крестьянина в капитализм железной бюрократической рукой сделал деревню еще более революционной.

Что же касается западного пролетариата, то когда и где в передовых капиталистических странах он был революционен? Единственное, пожалуй, исключение — Германия 20-х годов — государство-изгой. Италия во многом еще оставалась тогда крестьянской страной. Испания конца 30-х — наиболее отсталая в Западной Европе, страна, где сохранилось архаичное крестьянство. Испанская смута была вызвана, не в последнюю очередь, противоречиями в аграрном секторе экономики. В 1936 г. по стране прокатилась мощная волна самозахвата земель, а КПИ в своих требованиях к расширению программы Народного фронта на первом месте упоминала конфискацию помещичьих земель, аннулирование крестьянской задолженности, и лишь после этого национализацию крупной промышленности и банков.

По мере развития капитализма на Западе пролетариат не только утрачивает революционность, но и разлагается, как класс, атомизируется. Особенно тому способствует возникновение на Западе общества всеобщего потребления, сопровождающееся деиндустриализацией. С другой стороны, развитие капитализма в центре бы консервирует докапиталистические, и даже некапиталистические отношения на мировой периферии, тем самым революционизируя, но не пролетариат, как класс, а именно общину, то есть некапиталистическую социальную структуру. Наиболее революционны страны именно с преобладанием общинного, традиционалистского, крестьянского мировоззрения. Потому-то последние десятилетия роль революционного инкубатора играет Латинская Америка, а не сытая бюргерская Европа.

В этом виден нагляднейший пример того, что основная концепция истмата, предполагающего последовательную смену формаций, строгую линейность исторического процесса, неверна в принципе. Община, как «пережиток» феодального сословного общества, имеющая начало еще в доисторическом периоде, не только успешно сохраняется даже в так называемую постиндустриальную эпоху, но и побеждает во многих случаях капиталистический уклад, что продемонстрировал в свое время провал столыпинских реформ, осуществляемых, кстати, в очень даже в духе классического марксизма.