Алексей Кунгуров - Как делать революцию. Инструкции для любителей и профессионалов

Особенно сильное воздействие телеэкран имеет на детскую психику. В последнее время дети в РФ все больше времени проводят у телевизора, который загружает в них все больше агрессии. Стоит ли удивляться, что количество насильственных смертей уже перевалило за отметку в 60 тысяч в год, хотя автоматов «Узи» в свободной продаже у нас нет. Взрослые тоже не отстают в телемании. Так, среди жителей Москвы и Московской области в последние годы телепросмотр занимал 44,4 % и 47,8 % свободного времени населения, тогда как чтение газет — соответственно 5,8 % и 5,2 %. Чтение книг вообще не попало в число популярных способов времяпрепровождения.

Всякая революция выдвигает лозунг борьбы за свободу. Но каков смысл этого понятия? Понятие свободы можно рассмотреть в трех аспектах:

— свобода, как отсутствие добровольно взятых или навязанных обязанностей (государством, обществом, семьей, корпорацией и т. д.);

— свобода, как право самовыражения (религиозного, культурного, сексуального и т. д., выбор рода занятий);

— свобода, как независимость от обстоятельств.

Независимость от обстоятельств — понятие сугубо материального плана. Если у вас есть теплая одежда, вы сможете гулять в холодную погоду, при отсутствии оной — нет. Если имеете личный самолет и яхту, то обладаете почти абсолютной свободой передвижения, не завися от наличия билетов в кассах в период отпусков или расписания движения рейсов. Тут все вполне понятно, поэтому мы рассмотрим понятие свободы в основном как фактор в отношениях между индивидом и социумом.

Человеческая свобода, по большому счету, может быть только двух категорий — личная свобода и свобода коллективная (общественная). Певцу либерального индивидуализма Жану Жаку Руссо возражал Эдмунд Берк, [89] Эдмунд Берк (1729–1797 гг.), английский мыслитель, публицист и политический деятель, идеолог консерватизма. утверждая, что свобода не есть «одинокая, не знающая связей, индивидуальная, эгоистическая свобода, как будто каждый человек должен регулировать все свое поведение своей собственной волей. Свобода, которую я имею в виду, есть общественная свобода». Что же он имел в виду? Если приоритетным является принцип личной свободы, то общество в целом будет атомизированным, неструктурированным и неустойчивым. При столкновении с сильным противником такое общество, не имеющее эффективных рычагов принуждения своих членов, лишится свободы, а государство утратит суверенитет. И наоборот, то общество, которое желает сохранить свою свободу, то есть отстоять право определять собственный путь развития, вынуждено жестко ограничивать личную свободу индивидов, принуждая их к отказу от личных прав и свобод во имя защиты общих интересов.

Можно, конечно вести речь о разумном балансе между свободами личными и коллективными, но что должно поддерживать это равновесие? Даже такой идеолог либерализма, как Джон Милль [90] Джон Стюарт Милль (1806–1873), английский философ и экономист. Идеолог либерализма, основатель английского позитивизма. однозначно утверждал: «Свобода не применима как принцип при таком порядке вещей, когда люди еще не способны к саморазвитию путем свободы; в таком случае самое лучшее, что они могут сделать для достижения прогресса, это безусловно повиноваться какому-нибудь Акбару или Карлу Великому, если только так будут счастливы, что в среде их найдутся подобные личности». То есть, по мнению этого философа, деспотия — есть спасение, если люди не способны сознательно жертвовать своей личной свободой для общего блага. Как же выяснить — способны или нет? И кто должен решать, когда жертвы необходимы? Пока лишь один институт — государство — может стоять на страже общественной свободы и регулировать отношения между обществом и индивидом.

В Советском Союзе личная свобода граждан была сведена до минимума. Любого гражданина жестокое государство без всякой жалости в принудительном порядке отправляло на смерть ради того, чтобы сохранить себя. Надо было пожертвовать миллионом людей — им жертвовали без всяких ужимок и сентиментальных вздохов, требовалось жертвовать десятью миллионами — за этим тоже дело не вставало. Но именно благодаря такой безжалостности к отдельному человеку советский народ смог отстоять свою свободу во время самой страшной войны, когда вся Европа (ЕС под эгидой Третьего рейха) отправилась по традиции делать «дранг нах остен», чтобы приучить «русише унтерменш» к новому «орднунг» и заставить их «арбайт» на себя. А вот цивилизованные чехи и французы, не говоря уж о прочих поляках, очень ценили личную свободу. И потому с легкостью соглашались на роль второсортных и третьесортных популяций населения Новой Европы, поскольку ее хозяева оставляли для туземцев в неприкосновенности весь комплекс личных свобод и даже несколько расширяли его.

Большинство леваков отчего-то свято уверены, что социалистические (коммунистические) принципы основываются на примате личной свободы. Их совершенно не смущает, что идею полной личной свободы пропагандируют и непримиримые идеологические противники левых — неолибералы. Пожалуй, наиболее четко задачу глобализации сформулировал генеральный секретарь ООН Кофи Аннан: «Национальный суверенитет должен уступить место суверенитету личности». Миллионы суверенных личностей можно легко контролировать, навязывать им невыгодные правила игры, в то время как суверенное государство, способное подавить свободу отдельной личности в целях защиты общества, может эффективно сопротивляться манипуляции и силовому нажиму.

Свободу собирался даровать побежденным русским Гитлер. Нацисты несли им полное освобождение от оков государства — в их планы не входило сохранение даже декоративной государственности на просторах от Карпат до Урала. Вот какие принципы провозглашал Адольф Алоизович в отношении покоренных восточных народов, то есть русских. Слова фюрера его секретарь Генри Пикер передает так: «За ужином шеф заявил, что показателем высокого уровня культуры является отнюдь не личная свобода, но ограничение личной свободы организацией…

…Если не ограничивать свободу личности, то люди начинают вести себя как обезьяны. Никто не желает допустить, чтобы другой имел больше, чем он. И чем теснее они живут, тем больше вражды между ними. И чем больше государство ослабляет узду и предоставляет больше пространства для свободы, тем сильнее народ толкают на путь культурного регресса.

А вечная болтовня о сообществе может вызвать у него [Гитлера] лишь смех, поскольку великие болтуны полагают, что могут своей болтовней сплотить народ. Когда на его родине крестьянские парни и батраки с близлежащих подворий встречались за кружкой пива, то возникшее у них было чувство общности по мере увеличения потребления алкоголя приводило в конце концов к драке и поножовщине. И лишь появление жандарма сплачивало всю эту компанию в единое сообщество.