Сергей Кара-Мурза - Кризисное обществоведение. Часть 2

В официальной идеологии реформы стало общепринятым утверждение, будто рыночная экономика (капитализм) является « естественным » типом хозяйства — в отличие от советского, «неестественного». Экономист, многолетний декан факультета экономики МГУ Г.Х. Попов заявил в своей книге «Что делать»: «Социализм пришел, как нечто искусственное, а рынок должен вернуться, как нечто естественное». 8

А ведущий радио «Свобода», писатель и публицист А. Стреляный, выступая 18 мая 2001 года, сказал, например: «Все советское народное хозяйство, от первого тракторного завода до последней прачечной, появилось на свет неестественным путем. Не рынок, не потребитель решал, где строить тот или иной завод или мастерскую, что там клепать и сколько, а чиновник, Госплан. Эти искусственные создания (артефакты) и существовать могли только в искусственной среде, что значит за счет казны, а не потребителя».

Поразительно, как с помощью идеологии удалось замечательным образом стереть в общественном сознании вполне очевидную вещь — хозяйство, а тем более экономика, суть явление социальное , присущее только человеческому обществу. Это порождение культуры, а не явление природы. Называть «естественным» завод, построенный «по указке потребителя, а не Госплана» — глупость. Это такой же «артефакт», могущий «существовать только в искусственной среде». Ну как могли наши экономисты, философы и социологии столько лет слушать подобную чушь и поддакивать ей!

Рыночная экономика тем более не является чем-то естественным и универсальным. Уж если на то пошло, естественным всегда считалось именно нерыночное хозяйство, хозяйство ради удовлетворения потребностей — потому-то оно и обозначается понятием натуральное хозяйство. Разве не странно, что образованные люди перестали замечать эту отраженную в языке сущность.

Рыночная экономика — недавняя социальная конструкция, возникшая как глубокая мутация в очень специфической культуре Запада. Только равнодушием нашей гуманитарной интеллигенции к фундаментальным категориям можно объяснить тот факт, что в массе своей она не попыталась вникнуть, какого типа жизнеустройство реформаторы пытаются навязать России.

Давно, с начала XX века стало понятно, что капитализм (рыночная система) — это особая, уникальная культура. Совмещение ее с иными культурами — огромная и сложная проблема. Наши реформаторы эту проблему просто игнорировали.

Для доктрины реформ были характерны наивные, в конце XX века совершенно иллюзорные представления о структуре той мировой капиталистической системы , в которую они собирались «вернуть» Россию. Похоже, что теоретики реформы, вроде В. Найшуля, начитались учебников политэкономии и уверовали в постулат Маркса из предисловия к «Капиталу», который гласит, что «промышленно развитые страны показывают отставшим их будущее». Этот постулат ошибочен, мировая капиталистическая система сложилась как система «центр — периферия», причем разделение между ними таково, что страны периферии развиваются по совершенно иному пути, нежели центр. Вырваться из этой системы и провести индустриализацию и модернизацию можно только пройдя по собственному пути, очень отличному от пути Запада (как это было сделано в СССР, Японии, Китае и сейчас в ряде других стран).

Все это было достаточно хорошо известно уже в начале XX века (вспомним хотя бы обязательную для советского вуза работу Ленина об империализме — прочитайте ее сегодня!), а уж в послевоенное время разработано досконально. Не нравятся Ленин или Бродель (их отвергают как «приверженцев справедливости») — возьмите Макса Вебера! Изучая, начиная с 1904 года, события в России, М. Вебер приходит к фундаментальному выводу: «слишком поздно!». Успешная буржуазная революция в России уже тогда была невозможна. И дело было не только в том, что в массе крестьянства господствовало мировоззрение, несовместимое с буржуазно-либеральным общественным устройством. Главное препятствие, с точки зрения Вебера, заключалось в том, что Запад уже закончил буржуазно-демократическую модернизацию и не мог принять в себя новых членов масштаба России.

Принятие для России правил «рыночной экономики» означает включение либо в ядро мировой капиталистической системы (метрополию), либо в периферию , в число «придатков». Никакой «независимой рыночной России», не входящей ни в одну из этих подсистем, быть не может. Это стало ясно уже в начале XX века, перспектива стать частью периферии западного капитализма и толкнула Россию к советской революции как последнему шансу выскочить из этой ловушки.

Когда набрала обороты реформа в России, один из ведущих исследователей глобальной экономики И. Валлерстайн писал специально для российского журнала: «Капитализм только и возможен как надгосударственная система, в которой существует более плотное “ядро” и обращающиеся вокруг него периферии и полупериферии» [28].

Вопрос был вполне ясен, и господствующее меньшинство, представлявшее союз очень разных социальных групп России, сделало в конце 1980-х годов сознательный исторический выбор. Было решено не реформировать, а демонтировать то народное хозяйство, которое сложилось в России и обеспечивало ей политическую и экономическую независимость, и стать частью периферии мировой капиталистической системы. Этот утопический проект и привел к глубокому кризису, который стал для России исторической ловушкой.

В 1996 году целая группа видных американских экономистов (из школы Гэлбрайта), работавших в РФ, была вынуждена признать: «Политика экономических преобразований потерпела провал из-за породившей ее смеси страха и невежества».

Это — очень серьезное суждение о российском обществоведении, мимо которого нельзя проходить.

Исследование 1993 года показало: «Лишь 13% советской правящей элиты конца 80-х годов оказались сегодня за пределами круга руководящих работников… Треть партийной номенклатуры сегодня находится на высшем уровне государственного управления, а еще треть занимает командные позиции в экономике. Если же опять чуть-чуть расширить границы элитарных должностей за счет “предэлитных” позиций или “второго эшелона элиты”, то мы найдем в этом кругу более 80% партийной номенклатуры» [56].

Авторы исследования ВЦИОМ «Ценностные ориентации советских и постсоветских элит» (1995) дали сравнение установок двух контингентов элиты («перестроечной» и «новой») и массового сознания. В целом оно показывает очень большое сходство взглядов обеих привилегированных групп — и их резкий разрыв со взглядами населения в целом. В двух важных пунктах доктрины реформ разрыв был выражен в наибольшей степени. Первый — это отношение к экономическому либерализму и роли государства в экономике. Выражено это в ответах относительно утверждения «Государство должно устанавливать твердые цены на большинство товаров» (население — «за» твердые цены, а элита «не согласна»). Второе утверждение более фундаментально: «Переход к рыночной экономике необходим для выхода из кризиса и процветания России». С ним согласны оба контингента элиты, но к нему очень скептически относится население в целом [39].