Сергей Кургинян - Суть Времени 2012 № 2 (31 октября 2012)

Хотя прямой перевод слова legitimus с латинского на русский означает «законный» («согласный с законом») — ориентация на этот прямой перевод глубоко ошибочна. «Законный» и «согласный с законом» — это персик из нашего анекдота. А «легитимный» — это снег, который вовсе не персик, а «совсем наоборот». Да-да, именно совсем наоборот. Ибо для того, чтобы сказать, является ли власть законной, есть другой термин — легальность. Легитимность — это не легальность. Легальность — это соответствие власти неким формальным законам и декретам (например, Конституции). А легитимность — соответствие власти неким ценностным нормам, разделяемым большинством общества.

Именно на основе такого соответствия власти определенным укорененным в народе ценностям — можно говорить о длительном согласии народа принимать правление данного класса, данный тип социальной иерархии, данный тип общественного устройства, общественные институты и так далее. Тот, кто хочет, может заменить слово «народ» словами «большинство населения». Но пусть осуществляющий такую замену задумается над тем, что речь идет именно о большинстве населения. И что никогда никакая легитимность, не апеллирующая к авторитету бога и короля, не базировалась ни на чем, кроме согласия народа (оно же согласие большинства населения). Причем речь идет именно о согласии, опирающемся на ценности.

Власть может быть конституционной (то есть легальной) и нелегитимной (то есть не опирающейся на ценности народа, ценности большинства населения). В этом случае длительное согласие на данный тип власти, данный тип общественного устройства невозможно.

Как только мы устанавливаем все это, обнаруживается вся мера специфичности политической войны, которую либералы объявили Путину.

Прежде всего, выясняется, что «легитимность», к которой либералы все время апеллируют, в нынешней России просто невозможна. Ибо нет консенсусных ценностей, в которых только и может быть укоренена легитимность. Отсутствие этих консенсусных ценностей порождено варварскими действиями либералов на нашей территории. Это именно они и стоящие за их спиной более серьезные силы создали тотальный ценностный кризис, дискредитировали само представление о ценностях, порвали в клочки социальную ткань и… после этого завопили о «легитимности».

Далее обнаруживается, что если у большинства населения (то есть у «большого народа») и есть ценности, то они никакого отношения к либеральным не имеют. Что ценности эти — «большого народа» — либералами яростно презираются. Что критиковать Путина и его власть за несоответствие этим ценностям они не могут. Более того, Путин ненавистен им именно за то, что он каким-то способом попытался к этим, очень условным, ценностям прислониться.

А раз так, то либералы говорят о несоответствии Путина ценностям «малого либерального народа» и — заокеанских хозяев этого «малого народа».

Не будем обсуждать, почему Путин не соответствует ценностям либералов, в какой мере он им не соответствует и так далее. Установим главное — что если десять процентов населения обнаружат несоответствие того или иного политического лидера их ценностям (или интересам, выдаваемым за ценности, или чему-либо еще), то они наплюют на девяносто процентов и начнут сбрасывать лидера, восклицая о «нелегитимности».

Вопрос на засыпку: как называется власть, соответствующая ценностям десяти процентов населения и не соответствующая ценностям девяноста процентов? И чем можно обосновать такую формулу легитимности?

Что же имеет место в реальности — за вычетом политических игр на тему «либерализация и модернизация — или сырьевое величие»?

Юрий Бялый

До 2008 года российская власть уверенно говорила о «вставшей с колен» путинской России как о «великой энергетической державе». Затем стали лихорадочно обсуждаться перспективы той или иной модернизации, необходимость срочно слезать с нефтяной иглы и так далее. А затем все просто запутались. И модернизации вроде нет. И статус великой энергетической державы а) сомнителен, б) до крайности уязвим.

Нам важно определить, где проходит грань между содержанием дискуссии на тему «модернизация или сырьевое величие» — и использованием этой дискуссии для решения определенных политических задач.

Либеральному окружению Медведева нужно было противопоставить себя консервативному путинскому окружению, да и самому Путину. И потому начались разговоры о том, что сырьевое величие — это проклятие, а модернизация невозможна без либерализации. Когда оказалось, что Медведев не имеет шансов стать президентом на второй срок, разговоры о модернизации стали затихать. А о сырьевом величии после четырех лет яростной имитации борьбы с «сырьевым проклятием» говорить стало как-то не с руки. Поэтому все просто замолчали.

Однако что же имеет место в реальности, за вычетом политических игр на тему «либерализация и модернизация — или сырьевое величие»? Пока оставим в стороне вопрос о связи либерализации и модернизации. Любой образованный человек понимает, что нигде в Новейшее время модернизацию с опорой на либерализацию не проводили. А вот демодернизацию проводили с опорой на либерализацию много где. В том числе, в постсоветской России.

Вернемся к проблеме сырьевого величия (оно же сырьевое проклятие). Может, и вправду надо экспортировать за рубеж сырье, коль скоро оно в избытке, и импортировать остальное? В конце концов, мировое разделение труда объективно существует. Как объективно существует и нынешняя прискорбная российская ситуация, попав в которую, мы можем говорить о чем угодно, а продавать пока вынуждены в основном сырье. И жить вынуждены во многом за счет этих продаж, беспокойно вглядываясь в сводки мировых энергетических бирж.

Начну с того, что разговоры о скором избавлении мира от зависимости от традиционных энергоресурсов (нефти, газа, угля) — лишь симптом стремления определенных кругов выдавать желаемое за действительное. В обозримой перспективе никто не откажется ни от этих энергоносителей, ни от наших возможностей поставлять их на мировой рынок. Беспокоиться надо не об этом. Беспокоиться надо о том, будут ли эти ресурсы нашими…

В сущности, именно этот вопрос является ключевым, коль скоро мы обсуждаем энергетические войны. Да и экономические войны вообще. Ведь экономика — это наука о том, как общество управляет ограниченными ресурсами. Как оно эти ресурсы получает, распределяет, использует. А также изымает, перераспределяет, экспроприирует. Так ведь?

Пока экономика все это распределяет и использует, нет смысла говорить об экономических войнах. А вот когда к распределению и использованию подключается экономическое и внеэкономическое перераспределение, изымание, уничтожение и так далее, — тут мы оказываемся на территории экономических войн.