Борис Кагарлицкий - Политология революции

Однако значит ли это, будто парламентская демократия, созданная в условиях буржуазного общества, идеально подходит для решения новых задач? Достаточно ли левым ограничиваться рассуждениями о том, что в социалистическом обществе сохранятся все нынешние демократические «и даже больше»? Изменение общественного устройства требует радикального изменения и демократических институтов. Точно так же, как создание большого государственного сектора никоим образом не есть еще социализм.

В конце 1990-х годов модной идеей стала «демократия участия», в качестве примеров которой приводили формирование муниципального бюджета в Порту-Алегри. Однако подобное участие населения в принятии решений, как и любая модель прямой демократии не имеет будущего, если основные ресурсы подвластны частным собственникам и управляются в соответствии с законами рынка. Задача социалистической демократии состоит не только в том, чтобы создать новые каналы участия в принятии решений для граждан города и государства, но, прежде всего в том, чтобы поставить под их контроль экономические процессы.

Программные документы левых партий стремительно деградировали. Конкретные проекты экономических и социальных реформ или революционных мер сменились общими словами о справедливости, равенстве и социалистических ценностях. Не только привычные рецепты стали повсеместно оспариваться, но и сама необходимость заранее составленного плана общественных преобразований оказалась под вопросом. Стало общепринятым заявлять, что не только копирование готовых моделей ведет к удушению свободного творчества масс, но и любые конкретные проекты изменения общества могут только воспрепятствовать этому изменению. Ведь чем более четко мы понимаем, чего мы хотим, тем уже рамки нашего эксперимента! А партии и организации, пытавшиеся сформулировать конкретные программные установки, обвинялись в сталинизме и бюрократической муштре активистов. Революцию и даже реформу нельзя сделать по заранее составленному рецепту: при столкновении с жизнью оборачивается либо приземленным прагматизмом, либо несбыточной утопией.

Отрицая необходимость утопических конструкций и детализированных бюрократических планов, современные левые ударились в другую крайность. Ведь даже критика прошлого опыта имеет смысл лишь в том случае, если мы сделаем из нее практические и конкретные выводы. Если мы готовы сегодня понять причины и последствия поражения русской революции 1917 года, если мы понимаем ключевое значение демократии для антикапиталистических преобразований, отсюда вовсе не следует, будто общих слов о свободе и демократии достаточно для того, чтобы заложить на практике основы подлинного народовластия.

Описывать картины светлого будущего занятие не только бесперспективное, но и достаточно скучное — во всяком случае, по сравнению с попытками изменить мир сейчас и сегодня. Но эта сегодняшняя борьба нуждается как минимум в переходной программе, которая ясно дает понять и нам самим и нашим сторонникам, откуда и куда мы движемся.

Социализм не может быть построен в отдельно взятой стране, невозможно и бессмысленно придумывать «национальные модели» социализма, по крайней мере — постольку, поскольку речь идет о моделях законченных и самодостаточных (до тех пор, пока есть различие культур и национальных историй, будут и различия в социальной жизни). Но движение к новому обществу в мировом масштабе состоит и будет состоять из многочисленных революционных и реформистских прорывов, совершаемых на почве национального государства. Эти ручейки и реки обречены либо засохнуть, либо слиться в единый поток. Осуществляя социальные преобразования в своей стране, мы именно этим участвуем в глобальном процессе. Нашей задачей в каждом конкретном случае является формирование конкретной переходной программы, которая может стать реальной основой для общественного преобразования ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС.

Да, мы не можем и не должны рисовать утопическую картину социализма и коммунизма, оставляя истории самой сделать свою работу. Но без внятной и конкретной переходной программы невозможно движение вперед, невозможна борьба за власть, невозможно даже строительство политической организации. И это относится к левым в России ничуть не меньше, чем к нашим товарищам на Западе.

Социалистическая политика враждебна частной собственности. Современные левые прекрасно отдают себе отчет в том, что далеко не всякая государственная компания принадлежит народу, и что тотальная национализация всего подряд может только замедлить переход к социалистической экономике. Но еще большей ошибкой был бы отказ от политики обобществления в тех отраслях, где она давно назрела.

В России большинство населения традиционно выступает за национализацию крупнейших олигархических корпораций. И эта национализация должна быть проведена. В собственность государства должны быть возвращены нефтяные и газовые компании, металлургические комбинаты, ведущие машиностроительные предприятия, объекты военно-промышленного комплекса, региональные телефонные компании, транспортные предприятия. Они должны быть не только сменить собственника, но реорганизованы и реструктурированы. Речь не идет об участии государства в акционерных обществах, сохраняющих свой корпоративный статус и действующих исключительно в собственных интересах. Олигархические корпорации — независимо от участия государства в их капитале — подлежат экспроприации.

В повестку дня встает и социализация финансов — создание сети принадлежащих общественному сектору банков, обеспечивающих дешевый кредит для предприятий и населения. Сосредоточение в руках демократического государства финансовых ресурсов и производственных объектов открывает возможности для осмысленной инвестиционной политики, направленной на решение задач, стоящих сегодня перед обществом в целом. Речь идет о широкомасштабном технологическом обновлении, повсеместной замене устаревшего оборудования, восстановлении инфраструктуры, создании децентрализованной системы управления, учитывающей интересы регионов, где располагается производство.

Экономика, возникающая в процессе революционных преобразований, несомненно, оказывается «смешанной» — не только потому, что в ней частные предприятия по-прежнему сосуществуют с общественным сектором, но и потому, что она сохраняет неизбежную преемственность по отношению к прошлому. Новые правила жизни не могут сложиться в одночасье, а тем более в одной отдельно взятой стране. Но такая «смешанная экономика» радикально отличается от той, что существовала в Западной Европе 1960-х годов. Меняется, говоря языком классического марксизма, классовая сущность государства, его отношения с обществом.