Даниил Краминов - Сумерки в полдень

После роскошного обеда Чемберлен, выйдя на балкон, с которого открывался чудесный вид на Рейн, благодушно болтал с Вильсоном и Гендерсоном, позволив мелкой сошке — Рэдфорду, Стрэнгу и Хэмпсону — молча восторгаться его мудростью и ловкостью, которую потребовалось проявить, чтобы преподнести Гитлеру то, что было ему обещано в Берхтесгадене: Бенеш согласился передать Судетскую область Германии, но сколько пришлось уговаривать его, уламывать, даже пригрозить оставить его наедине с немцами! Французы тоже согласились, но — бог ты мой! — сколько было хлопот и с ними. А сколько было возни с некоторыми упрямыми противниками в собственной партии, не понимающими важности и дальновидности шагов, предпринятых им, Чемберленом, во имя будущего Англии, Европы, всего мира! Увлеченный приятным разговором, он не спешил пересечь Рейн, чтобы встретиться с человеком, ждавшим его на той стороне реки в городке с ярко белевшими под послеполуденным солнцем маленькими домиками. Дары приносящие — а то, что он привез, было для Гитлера большим подарком — имели право заставить ждать себя.

Однако, как разузнал несколькими часами позже имеющий хорошие связи Рэдфорд, Гитлер ждал не гостя, благодушно взиравшего на Рейн и Годесберг с балкона отеля, а вестей из Варшавы и Будапешта. Ему уже доложили, что Чехословакия, как сообщалось в перехваченной и расшифрованной секретной телеграмме из Праги в Париж, под нажимом англичан и французов капитулировала перед Германией, но Гитлер еще не знал, как поступили чехи с требованиями Польши и Венгрии немедленно передать им районы с польским и венгерским населением. Гитлеру хотелось, чтобы эти требования были отвергнуты, и желанная весть пришла лишь во второй половине дня. Выслушав ее, Гитлер ухмыльнулся и, показав головой в сторону Петерсберга, сказал пренебрежительно и зло: «Ну теперь эту сову можно вытаскивать из гнезда». И гонец тут же помчался к реке, где поджидал военный катер, доставивший его на другой берег.

Благодушное настроение, не покидавшее Чемберлена, пока они спускались с горы к Рейну, а затем пересекали реку на празднично-белом пароме, украшенном германскими и английскими флагами, омрачилось, когда на его старательно заученное и с трудом произнесенное немецкое приветствие «Герр рейхсканцлер, их бин зэр фро инен видер зеен» хмурый Гитлер не ответил даже улыбкой. Оно совсем померкло, едва гости и хозяева уселись за большой стол в гостиной отеля. Выслушав сообщение Чемберлена, что он выполнил свое обещание и привез согласие чехословацкого правительства на присоединение Судетской области к Германии, Гитлер раздраженно объявил, что теперь это уже не годится: нужно, чтобы Чехословакия удовлетворила также требования союзников Германии — Польши и Венгрии. Пряча злые глаза и все более раздражаясь, Гитлер сказал, что все чехословацкие территории, о которых идет речь, должны быть переданы их новым владельцам не позже первого октября и со всем тем, что на этих землях построено, работает, действует, движется, растет и живет, кроме самих чехов: они могут убираться куда хотят!

Морщинистые, отвисающие щеки Чемберлена покрылись бурыми пятнами: этот маляр, которого он так превозносил в Лондоне, уверяя, что на его слово можно положиться, обвел премьер-министра Великобритании вокруг пальца, как опытный делец обводит глупого юнца. Не осмеливаясь, однако, обвинить Гитлера в вероломстве, он стал доказывать излишнюю жестокость новых требований к Чехословакии, которая искренне желает жить в мире с Германией. Гитлер ответил на это длинным и злым монологом о кознях Праги против миролюбивой Германии. Споры и препирательства были долгими и бессмысленными, их участники разошлись поздно ночью, так и не достигнув соглашения.

Возмущенный и обиженный премьер-министр всю дорогу молчал, и, когда посол Гендерсон стал успокаивать его, Чемберлен сердито воскликнул: «Но ведь в Берхтесгадене он дал слово: отдаст Чехословакия Судетскую область Германии, и у него, у Гитлера, к ней больше никаких претензий». Посол осторожно напомнил, что Гитлер уже не раз нарушал свое слово. И тут Чемберлена взорвало. «Он дал слово мне! — визгливо выкрикнул он. — Мне! Мне!» Он повторял это несколько раз, как бы подчеркивая, что Гитлер мог обманывать кого угодно, только не его, премьер-министра великой державы, человека, носящего столь славное имя.

Но, к удивлению Хэмпсона, Чемберлен негодовал на обманщика и шантажиста недолго. На другое утро он послал Гитлеру письмо и, получив ответ, написал другое, и пока в тот день шла оживленная переписка между отелем «Петерсберг» и отелем Дреезена, Чемберлен с прежним благодушием смотрел со своего балкона на Рейн, сверкающий под солнцем, на равнину, которая расстилалась за рекой. Возвращаясь в комнату, где работали над новыми письмами и меморандумами Стрэнг и Рэдфорд, он поторапливал их: «Нужно найти приемлемый для них и для нас выход. Нужно непременно найти выход! Вы даже не представляете, как это важно для меня…»

Уже поздно вечером, убедившись, что переписка ничего не дает, Чемберлен вдруг объявил, что хочет побывать в Годесберге, чтобы проститься с Гитлером. Они опять спустились с горы, пересекли на пароме Рейн и снова поднялись по ступенькам знакомого отеля. Насупленный Гитлер встретил гостей удивленным и сердитым взглядом: за каким чертом вас принесло? И премьер-министр виновато пробормотал, что не посмел уехать в Лондон, не попрощавшись с хозяином и не поблагодарив его за гостеприимство. Однако вместо того, чтобы пожать руку и раскланяться. Чемберлен попросил разрешения еще раз поговорить с «мистером рейхсканцлером». Разговор, на который Хэмпсона не пригласили, продолжался долго, и, когда он кончился далеко за полночь, премьер-министр и рейхсканцлер предстали глазам ожидавших их в соседней комнате, как влюбленные супруги, помирившиеся после бурной ссоры: они держались за руки и, заглядывая друг другу в глаза, растроганно улыбались. Чемберлен сказал Гитлеру, что искренне рад тому, что между ними возникло наконец взаимное доверие, которое поможет им преодолеть не только нынешние трудности, но и обсудить и решить в том же духе другие важные проблемы. Гитлер поблагодарил его за «добрые слова», добавив, что целиком разделяет мнение и веру «герра премьер-министра».

На пароме Чемберлена окружили корреспонденты, продежурившие весь долгий вечер и часть ночи в баре отеля. Протиснувшийся вперед толстяк Чэдуик спросил, изменила ли эта ночная встреча непреклонную позицию Гитлера.

«Нет», — отрезал премьер-министр.

«Изменилась ли ваша позиция?» — продолжал допытываться Чэдуик, и премьер повторил свое категорическое: «Нет!»