Ирина Михутина - Украинский Брестский мир

Немцы начали наступление в назначенный день на всех участках своего Восточного фронта и на северном участке сразу заняли Двинск. На украинском направлении 18 февраля с утра полк конницы и королевский полк самокатчиков (мотоциклистов), усиленный броневиками, двинулись на Луцк, где немецкие разъезды после полудня заблокировали вывоз российской артиллерии и инженерного имущества {111} . Российские фронтовые части оказались не слишком пригодны для организованного сопротивления, но если встречали препятствия, то вооруженной рукой прокладывали себе дорогу, нанося неприятелю заметный урон. В телеграмме из Киева 27 февраля сообщалось, в частности, что «в Ровно по занятии его германцами и гайдамаками, отступающая с фронта кавалерийская дивизия вдребезги… разбила части противника», у Шепетовки «части 6 сибирского корпуса, разбив противника, двинулись дальше» {112} . Некоторые из советских отрядов (численностью не более 25 тыс. человек {113} ), так основательно потеснившие у власти Центральную раду, оказывали сопротивление, но их возможности были несравнимы с силами германских и вскоре присоединившихся к ним австро-венгерских дивизий, насчитывавших до 450 тыс. человек.

Лишь 18 февраля вечером, когда в ЦК РКП(б) стали известны первые результаты немецкого наступления, предложение Ленина о немедленном обращении к Германии получило семь голосов (в том числе Троцкого) против пяти возражавших при одном воздержавшемся. Радиограмма в Берлин с протестом против германского наступления и выражением согласия подписать мир на условиях Четверного союза была направлена утром 19 февраля {114} . Но немцы потребовали письменного документа, который пришлось посылать с курьером. Германское наступление продолжалось. 22 февраля был опубликован написанный Лениным декрет Совнаркома «Социалистическое Отечество в опасности!» {115} .

В первые дни неприятельского вторжения Сталин запрашивал украинское советское правительство в Киеве (через Харьков): «Почему Народный секретариат не дает о себе знать?», и сообщал далее: «Тактика на фронте, по общему мнению товарищей, должна выражаться [в] следующем: обороняться всеми силами, а там, где нет возможности обороны, взрывать все, что нельзя эвакуировать, портить дороги, беспокоить партизанскими набегами. Мы предлагаем принять к сведению… что голодные немецкие банды идут, между прочим, за хлебом и проч. продуктами, предлагаем немедленно приняться за вывоз на восток всех продуктов. Партизанские набеги советуем организовать незамедлительно. Артиллерийские и прочие склады должны быть эвакуированы в первую очередь, в том числе из Киева. Чего нельзя эвакуировать надо взорвать, чтобы ни один снаряд не попал в руки немцев» {116} .

Стоит заметить, что такого рода тактика исходила от противников заключения мира. На заседании ЦК РСДРП(б) 17 февраля «за уничтожение всего имущества и военных материалов, полезных для Германии» высказались Бухарин, Ломов, Троцкий, Урицкий, Иоффе. Воздержались Ленин, Свердлов, Сокольников, Смилга, Крестинский. Сталин, выступавший за немедленное возобновление переговоров о мире, по этому вопросу не голосовал {117} . В разработке замысла тотального уничтожения имущества при отступлении активную роль играл Садуль, ратовавший за участие Франции в создании новой российской армии для продолжения войны. «Известно, с какой тщетной настойчивостью большевики обращались к нам за помощью в этой области. Был готов план, – писал он 19 февраля, сокрушаясь, что радиограмма в Берлин, посланная в этот день с утра, сделала ненужным этот план. – Предполагалось отступить, перерезать пути сообщения, взорвать склады боеприпасов, сжечь продовольственные склады и деревни, создать между нынешней линией фронта и центром России громадную пустыню. При этих мерах предосторожности Россия, защищенная зимой, распутицей, необъятностью своей территории, не может быть побеждена. Троцкий признал, что в случае необходимости придется оставить Петроград, Москву» {118} .

Более того, Троцкий все еще хотел «воздействовать морально», «чтобы вышла политическая демонстрация» и с этой точки зрения видел даже некие глобальные выгоды в катастрофическом развитии событий. На решающем заседании ЦК 23 февраля он рассуждал: «Мы не были бы в плохой роли, если бы даже принуждены были сдать Питер и Москву. Мы бы держали весь мир в напряжении» {119} .

21 февраля в телеграмме Затонскому Сталин писал, что германское правительство не торопится с ответом, «чтобы до конца ограбить страну и удушить революцию. Положение более серьезное, чем оно могло бы вам показаться… немецкие банды хотят прогуляться от Питера до Киева и там, только там, в этих столицах, заговорить о мирных переговорах». Нарисовал он мрачную картину прежде, чем предложить путь, пока только намеком, к тактике, которая, по мысли большевистского руководства, помогла бы сохранить советскую власть на Украине.

«Мне кажется, что договор старой Рады с немцами еще не аннулирован вами. Если это так, нам кажется, что вам не следовало бы торопиться», – осторожно заметил Сталин в этой телеграмме, полной невыполнимых призывов к решительной обороне. И потребовал незамедлительного ответа {120} .

В ночь на 22 февраля ЦИК Советов Украины, обсудив «экстренные меры по обороне страны», решил объявить в Киеве осадное положение, создать комиссию по обороне с неограниченными полномочиями и выпустить «воззвание к населению и тем германским полчищам, которые двигаются на Киев для „наведения порядка“» {121} .

В воззвании к населению, опубликованном 23 февраля, подчеркивалось, что «единый фронт… императора Вильгельма и изменников своему народу, украинских социал-демократов, Винниченок, Поршей и Петлюр» несет угрозу восстановления старых земельных и полицейских порядков. «Товарищи и граждане» призывались к партизанской борьбе. «Никакое соглашение невозможно, – романтически и максималистски заключали авторы воззвания. – Либо мы погибнем… либо продержимся до того момента, когда весь мир охватит пожар великой последней социальной революции» {122} .

22 февраля германские представители вручили советскому курьеру ответ на обращение Совета народных комиссаров, содержавший новые, еще более жесткие, чем ранее предъявленные в Бресте, условия, в том числе по украинскому вопросу, одному из важнейших, с точки зрения советских руководителей. При обсуждении на заседании ЦК 23 февраля немецких условий за их принятие высказались семь человек, против – четверо, и еще четверо воздержались, чтобы официально не создавать перевеса противников подписания договора, чреватого уходом Ленина со всех постов {123} . Оппоненты его не решились принять на себя всю полноту ответственности.