Глеб Павловский - 1993: элементы советского опыта. Разговоры с Михаилом Гефтером

Я не хочу спорить с Realpolitik. Для меня очевидно, что все не так. Ты знаешь, я никогда не ждал хорошего от твоего фаворита в Кремле и, честно говоря, не жду теперь.

Он сам почти не будет участвовать в процессе. Скоро выйдут много новых людей. Единственное, что могу сказать, – риск велик. Но сохранять нынешнее состояние – значит довести полную угнетенность всех до такого срыва, который невообразим.

Ты не видишь и не слышишь по телеку их истошные вопли – вся власть должна быть в одних руках! Кончай говорильню! Ты не знаешь из истории, к чему такое ведет?

Тут каждая сторона свое вопит. «Где Черномырдин? – орал Хасбулатов. – Что он делал вчера?»

Для парламента это естественно – кричать. Они должны кричать, это нормально.

Логически, но не политически.

Это нормально, это нормально! Потому что спикер никогда не овладеет аппаратом исполнительной власти. А президент, у которого уже аппарат в руках? Когда он останется без тех, кто сможет ему орать в лицо, ты увидишь, что получится. Я не поклонник наполеонов свердловского разлива.

Ладно, ты давай лучше с радикулитом воюй.

С Россией происходит нечто, чего в Европе не понимают. «Мы выкинем коленце, которое дорого обойдется». Россия неосознанно и опасно планетарна.

Глеб Павловский:Вот ты съездил в Европу, вернулся, и я могу задать вопрос: что делать будем? Усилилось твое желание путешествовать?

Михаил Гефтер:Нет. Знаешь, нет. Я физически переутомился. Продолжим наши разговоры? Их непроизвольный характер существенен, потому что я спокойно говорю то, о чем хочу сказать. Может быть, надо в каких-то отдельных кусочках зафиксировать свои поездки. То, что осело от запоздалого прикосновения к тому миру, который так и не открылся России. Хотя он и не закрылся, трудно сформулировать характер этого отношения. Никаких откровений. Германия настраивает меня на патриотизм, Франция – на равнодушие, Испания – на человечность. Впрочем, и в Германии есть хорошие люди.

Я укрепился в мысли, что не надо отклонять своей уникальности. Эта мысль, впрочем, не столь ценна, чтобы за нее держаться. Важна другая мысль – что с нами, при нашем безобразии и примитивности, происходит нечто, чего там не понимают. Мы в России еще выкинем коленце, которое и нам, и всем дорого обойдется. Даже если согласиться с догмой, что унифицированный Западом мир и есть конец истории. И радоваться, что за счет инвестиций на мировую орбиту выйдут вечно нищие страны, не умеющие хорошо работать. Легчайшее соприкосновение с Западом укрепило меня в мысли, что мы, Россия, сейчас неосознанно и потому опасно планетарны. Может быть, больше, чем кто-либо.

Европейская атрофия памяти. Движение во времени, замещающее пустоту результатов развития. Цивилизация в состоянии бодрствования ♦ Цель как нечто неосуществимое. Общество цели уходит. Европейский барьер эгоизма ♦ «Пассионарность» Гумилева как метафора бодрствования ♦ Деятельность памяти обращает к Голгофе.

Михаил Гефтер:Между тем, в развитых странах идет атрофия памяти. Не в силу запретов или вычеркиваний – спадает интерес.

Рядовому человеку память повседневно не так уж необходима. Но с точки зрения сохранности цивилизации и продуктивного обмена различиями идет упадок. Это не так бросается в глаза, потому что богатство позволяет создавать заместители памяти, подобно телесериалам. Но для памяти важна непосредственность. Деятельность памяти нужна просто ради самосохранения.

Глеб Павловский:Мне непонятно, что такое состояние адекватной памяти?

Деятельность памяти – это специально сосредоточенное движение во времени. Оно замещало пустоту результатов легкодобываемого развития. Какие-то единицы творят напрягаясь, но у массы людей напряжение все меньше и меньше. А ведь цивилизация должна быть всегда чем-то занята! Она находится в состоянии бодрствования. Бодрствование же не может начаться само по себе, когда зазвонит будильник. Ты помнишь эти будильники гласности, сколько шума они создавали без толку?

Ты говоришь о памяти как о верности цели?

Да, я это связываю. Память мощно участвует в цели. А что такое цель? Нечто неосуществимое, если брать только наличные возможности. Задачи деятеля приобретают статус и вес только в рамках цели. Прочие разговоры о цели – пустопорожние разговоры. Целеполагающее, сосредоточенное на целях общество и есть цивилизация – бодрая, перспективная. А если вдруг цели не стало? Теперь Европа должна заняться вольной участью всех на Земле. А это требует особого бодрствования. Тут у европейца какая-то трудность, ему надо преодолеть барьер эгоизма.

Я не верю в гумилевское злоупотребление пассионарностью, где ею все объясняется, а та, в свою очередь, необъяснима. Гумилев перенес правила, по которым эта штука работает в известных ему цивилизациях, на все вообще и этим фальсифицировал термин. Но проблема-то есть!

Раз проблема есть, назови.

Проблема бодрствования. Она связана с целью в том жестком смысле, что цель утверждается страстно, как нечто необходимое, но нерешаемое наличными средствами. Тогда включаются мозг, воля, память и иные вещи. Деятельность памяти, кстати сказать, и есть то, чем Гегель заканчивает. Что движение Духа пришло в историю и в завершающей точке совпало с Голгофой. «Сие творите в мое воспоминание» 3, – Иисус говорит это ученикам литургично, а не в каком-то сентиментальном или мемуарном смысле.

Голгофа однократна. Изобрести ее заново нельзя. Цивилизация трагедии и ее истощение. Трагедия – не жанр, а форма События. Катарсис как общее переживание События ♦ «Рабовладельческий строй» – выдумка. Теория формаций к Марксу не имеет отношения. О Батищеве.

Михаил Гефтер:Эта загадочная фраза у Гегеля, что Дух должен обернуться назад, к своей Голгофе. Голгофу же нельзя повторно изобрести! Ею жили два тысячелетия, но заново ее не изобрести. В отличие от христианства как упорядоченной религии, ситуация Голгофы как резко интенсифицированная ситуация человека. Причастность людей к Событию, к которому никто не был готов, и к переживанию заново каждым своей неготовности. В виде памяти, которая реорганизуется, воспроизводя Событие.

Ситуацию Голгофы даже с ситуацией христианства не надо смешивать, это особая ситуация человека. Полис не дошел до Голгофы, и хотя шел погибельной кривой, но до нее не дошел. Интересно рассмотреть предголгофу Сократа-Платона.

Глеб Павловский:И линию от нее к империи Аристотеля-Александра.

Да, вынос полиса в мир вовне, через Македонию и Александра, с помощью Аристотеля обнаружившего, что способен войти в тела других цивилизаций и все их перемешать. Мыслима ли сейчас такая ситуация? Как знать. Но фраза Гегеля, его финальная фраза, не просто росчерк пера!