Александр Эткинд - Толкование путешествий

Рене Фюлоп-Миллер был румынским эмигрантом в Германии, а впоследствии немецким эмигрантом в Америке. Профессиональный славист, он держал издательство в Мюнхене и редактировал немецкое собрание переводов Достоевского. Он дружил с Фрейдом и издавал его; это по его заказу было написано фрейдовское предисловие к переводу Братьев Карамазовых, известное как «Достоевский и отцеубийство». Вышедшая в 1928 году статья несет на себе следы знакомства с распутинской историей: «кто попеременно то грешит, то в раскаянии берет на себя высоконравственные обязательства, тот […] напоминает варваров; […] скорее всего, такая сделка с совестью — характерно русская черта» [988] Фрейд З. Достоевский и отцеубийство / Пер. Р. Ф. Додельцева // Фрейд З. Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995. С. 285. . Посетивший Советскую Россию в середине 20-х, Фюлоп-Миллер вернулся с выставкой из нескольких сот фотографий и с книгой Дух и лицо большевизма [989] Fulop-Miller R. Geist und Gesicht des Bolschevismus. Zurich: Amathea-Verlag, 1926 (книга была сразу переведена на английский: Fueloep-Miller R. The Mind and Face of Bolshevism. New York: Knopf, 1927; sec. ed. Harper, 1965). . Критически, но с редкой компетентностью Фюлоп-Миллер описал здесь новые и увлекательные явления русской жизни при большевиках: массовые демонстрации и облегченный порядок браков и разводов; концерты заводских труб и симфонические оркестры, игравшие без дирижера; воинствующий атеизм и новую поэзию Демьяна Бедного, Маяковского и Гастева. Полная интереса к делу и здравого смысла, эта книга является одним из лучших портретов раннего советского режима, которые когда-либо были написаны. Согласно Фюлоп-Миллеру, русская революция есть попытка создать «коллективного человека», действующего согласованно и автоматически. Отмена частной собственности и тотальный контроль составляют лишь часть задачи; другую часть составляет беспрецедентное преобразование культурной, духовной и сексуальной жизни. Старый индивид был, по формуле Фюлоп-Миллера, «отягощен душой». Этот груз должен быть сброшен или разделен между всеми. Московские фотографии Фюлоп-Миллера показывают сотни или тысячи одинаковых, безликих людей, собравшихся на совместной работе или массовом шествии. Все они мужчины.

Как у любого достойного автора, у Фюлоп-Миллера был свой «конек», сформированный его предшествующими занятиями, в данном случае Достоевским и Распутиным [990] Поиск распутинских документов был одной из причин поездки в Россию; в «Святом черте» Фюлоп-Миллер ссылается на многие государственные архивы, а также на приобретенные им воспоминания Веры Жуковской. . Большевики напоминают ему мюнстерских анабаптистов, но у них есть и местные корни. Большевики реализуют ту же традицию, которая породила Распутина: традицию русских сект. Любимым примером Фюлоп-Миллера являются, конечно, хлысты. Другие, например духоборы, тоже отменяли собственность, но хлысты сделали следующий шаг. У хлыстов, говорит Фюлоп-Миллер, любовь, брак и семья перестали быть частным делом, потому что хлысты практикуют «сексуальный промискуитет».

В этом периодическом ритуале мужчины и женщины раздеваются донага и […] хлещут по воде, а потом друг по другу, пока не приходят в состояние полного экстаза. Без этого состояния, считают они, невозможно единение с Богом. После длительной флагеллации они отдаются самой дикой и разнузданной оргии […] В течение всего этого праздника, который завершается явлением Святого Духа, производятся танцы, доводящие до неистового восторга [991] Fueloep-Miller R. The Mind and Face of Bolshevism. P. 117. .

Фюлоп-Миллер снабжает читателя сведениями о том, что хлысты называли себя «голубями» (знакомый с Мережковскими, читал ли он Серебряный голубь!). Он утверждает, что «хлысты имеют собственное искусство, которое находит выражение в характерных украшениях и в высоко развитом чувстве стиля». Наконец он заключает, что, «как ни кажется странным», большевизм унаследовал главные свои черты именно у хлыстов. Большевики тоже практикуют массовые ритуалы с целью коллективного экстаза, а также стремятся к либерализации половой жизни.

С точки зрения истории эти заключения вполне недостоверны. К примеру, хлысты не оставили интересного искусства, кроме записей своих песен; подозреваю, что Фюлоп-Миллер путает их с американскими шейкерами. С другой стороны, большевики делали все что угодно, кроме оргий. Как бы ни была дезорганизована семейная жизнь в Советской России, ЗАГСы и коммунальные квартиры все же не то же самое, что хлыстовские радения. Куда более прав был Вильгельм Райх, примерно тогда же утверждавший, что сексуальная революция в России захлебнулась в самом начале 20-х годов [992] См.: Райх У. Сексуальная революция / Пер. В. А. Брун-Цехового. СПб.: Университетская книга, 1997. . Идеи Фюлоп-Миллера всецело зависели от старой литературы по русским сектам, от немца Гастгаузена через русских Щапова и Мельникова-Печерского к немцу Захер-Мазоху и обратно к православным миссионерам, обвинявшим хлыстов в смеси сексуального разврата и политического экстремизма [993] В списке литературы к «Святому черту» есть русские книги о хлыстах (Барсов, Бонч-Бруевич, Добровольский и др.); интересно, однако, Фюлоп-Миллер не ссылается на самые серьезные из доступных тогда источников, какими были книги Дмитрия Коновалова и дерптского профессора Карла Гросса. . Ненависть к большевикам нуждалась в воплощении в единой метафоре, которая должна была соответствовать сложившемуся стереотипу России. Как бы ни было странно получившееся построение, ему следовали многие писатели в России и на Западе. В важнейшей сцене романа Горького Жизнь Клима Самгина мы вновь застаем хлыстов в том же ритуале с коллективным раздеванием, взаимным избиением и экстатическими танцами [994] В другом месте я имел случай показать, что ранняя советская проза Пльняка («Голый год»), Платонова («Чевенгур»), Всеволода Иванова («Кремль») ставила в центр рассмотрения то же соединение экстатического ритуала русских сект и революционного подъема народных масс. См.: Хлыст. Ч. 6. Проза. . Фюлоп-Миллер сдвинул идею вправо, превратив экзотический символ русского народа в карикатуру на победивший коммунизм.

Конструкция Фюлоп-Миллера была немедленно использована Олдосом Хаксли в его знаменитом романе Смелый Новый Мир. Опубликованный в 1932 году, роман показывал массовое общество, использующее новую технику, генетику и психологию для радикальной переделки человеческой природы. Мы застаем расы-касты, тотальную слежку и навязанный промискуинный секс. Антиутопия Хаксли является антиамериканской в той же мере, в какой была антисоветской [995] Хаксли посетил Америку в 1926 году и был разочарован; см.: Firchow Р. Е. End of Utopia. A Study of Aldous Huxley’s Brave New World. Lewisburg- Bucknell University Press, 1984. P. 100–116; Sexton J. Brave New World and the Rationalization of Industry // Critical Essays on Aldous Huxley / Ed. by J. Meckier New York: Prentice Hall, 1996. P. 88–102. . Люди будущего вместо «О, Боже» восклицают «О, Форд» или, в более интимных обстоятельствах, созвучное «О, Фрейд». Однако эпиграф к роману взят из Бердяева, и многие имена звучат как русские: Герберт Бакунин, Ленина Краун. Самая трогательная сцена изображает ритуал, который называется Служение Солидарности. Главный герой обязан посещать его дважды в месяц; дело происходит в специальном храме, в котором для таких служений одновременно используются семь тысяч залов. В ритуале участвуют двенадцать мужчин и женщин, которые слушают музыку, молятся Форду и просят явиться Высшее Существо. Потом они танцуют, кружатся по комнате, бьют друг друга, поют куплеты и, доходя до экстаза, кричат: «Он идет!». Потом они вперемежку занимаются сексом. Сцена кончается так: «…казалось, что огромный черный голубь с любовью парит над лежащими теперь попарно танцорами» [996] Huxley A. Brave New World. New York: Harper, 1965. P. 66; русские переводы считают этого голубя «негритянским», что бессмысленно. . В конце романа мы видим другую сцену группового секса, на этот раз с сотнями участников. Они присоединяются к флагеллации одного из героев, которого зовут Дикарем. Они кричат «хотим хлыста», танцуют и бьют друг друга. Они чувствуют «восторг перед ужасом боли» и «влечение к единодушию и искуплению» [997] Ibid. Р. 198. .