Исаак Дойчер - Сталин. Красный «царь» (сборник)

Если рассматривать целые общества, то представляется, будто распределение еще с одной стороны предшествует производству и определяет его в качестве как бы предэкономического факта. Народ-завоеватель разделяет землю между завоевавшими и устанавливает таким образом известное распределение и форму земельной собственности, а тем самым определяет и производство. Или он обращает побежденных в рабство и делает таким образом рабский труд основой производства. Или народ путем революции разбивает крупную земельную собственность на парцеллы и дает, следовательно, этим новым распределением новый характер производству. Или законодательство увековечивает земельную собственность в руках известных семей или распределяет труд как наследственную привилегию и фиксирует его таким путем в кастовом порядке. Во всех этих случаях, – а все они являются историческими, – кажется, что не распределение расчленяется и определяется в зависимости от производства, а, наоборот, производство расчленяется и определяется в зависимости от распределения.

Распределение в самом поверхностном понимании выступает как распределение продуктов и, таким образом, дальше отстоящим от производства и по отношению к нему якобы самостоятельным. Однако прежде чем распределение есть распределение продуктов, оно есть:

1) распределение орудий производства;

2) – что представляет собою дальнейшее определение того же отношения – распределение членов общества по различным родам производства (подчинение индивидов определенным производственным отношениям).

Распределение продуктов есть, очевидно, лишь результат этого распределения, которое заключено внутри самого процесса производства и которое определяет строение производства».

Этой выдержки из Маркса, суть которой неоднократно повторяется в его работах, достаточно, чтобы служить отправной точкой при определении того, какое место занимает сталинская бюрократия в экономике.

В этом же аспекте рассмотрим вопрос и о русской бюрократии.

Управляет ли бюрократия только распределением предметов потребления среди народа, или управляет также распределением населения в процессе производства? Контролирует ли она монопольно только распределение или также и средства производства?

Нормирует ли она только предметы потребления или также распределяет весь бюджет рабочего времени общества между накоплением и потреблением, между производством средств производства и производством предметов потребления?

Не создает ли бюрократия недостаток предметов потребления и этим обеспечивает известные соотношения в распределении? Не определяют ли существующие в России производственные отношения отношения распределения, которые входят в них составной частью?

Признать справедливым утверждение Троцкого, что революция рабочего класса против бюрократии в России не будет социальной революцией, значит вступить в противоречие с марксистской социологией.

Маркс считал гражданскую войну в США социальной революцией.

Освобождение рабов и превращение их в наемных рабочих было социальной революцией: один общественный класс исчез и его место занял другой.

Почему же ниспровержение сталинской бюрократии и освобождение миллионов рабов из трудовых лагерей – это не социальная, а лишь политическая революция? Аграрная резолюция, передавшая феодальные поместья в руки крестьян, сделавшая крепостных свободными, была революцией социальной.

Почему же прекращение государственного грабежа, «обязательных поставок», превращение колхозов в подлинную собственность колхозников, которой они владеют и сами управляют, это не социальная революция?

Политическая революция предполагает, что со сменой правительства меняются лишь отдельные лица, группы или правящие круги, но власть остается в руках того же класса. Исходя из этого бюрократ и рабочий, охранник из НКВД и заключенный принадлежат к одному классу. Можно ли это допустить, если в производственном процессе они резко противостоят друг другу, если их отношения к средствам производства не только не одни и те же, но фактически прямо противоположны?

Допустив, что рабочие и бюрократы принадлежат к одному классу, мы должны прийти к заключению, что в России происходит не борьба между классами, а борьба внутри одного класса, то есть что там нет классовой борьбы. Не делает ли это безосновательными нападки Троцкого на утверждение Сталина, будто в России нет классовой борьбы?

Поскольку русский рабочий класс был единственным рабочим классом, которому удалось удержать власть в течение некоторого промежутка времени, поскольку его низвержение приняло при чрезвычайно сложных экономических и политических обстоятельствах, существовавших в России, форму, которую невозможно было предвидеть, – нельзя удивляться, что даже Троцкому с его блестящими аналитическими способностями пришлось время от времени пересматривать основные положения его анализа сталинского режима. В позиции Троцкого произошел огромный сдвиг, даже если взять период от времени, когда принятие теории перерождения рабочего государства считалось необходимым для члена левой оппозиции, и кончая тем временем, когда Троцкий снял свое предложение об исключении антиоборонцев из Интернационала, хотя и не соглашался с их позицией. Не случайно в своей полемике с Шахтманом в конце 1939 г. и в 1940 г. он заявил, что, даже оставшись в меньшинстве против Шахтмана и Бернхэма, он все же высказывается против раскола и будет продолжать отстаивать свои взгляды внутри единой партии.

Недвусмысленный шаг в сторону переоценки бюрократии как правящего класса был сделан Троцким в его последней книге «Сталин». Объясняя социальную причину прихода к власти сталинской бюрократии, он писал:

«Сущность термидора была, есть и не может не быть социальной по своему характеру. Термидор предполагает выкристаллизовывание новой привилегированной прослойки, создание новой основы для экономически господствующего класса. На эту роль было два претендента: мелкая буржуазия и сама бюрократия. Они бились плечом к плечу, чтобы сломить сопротивление рабочего авангарда. Покончив с этой задачей, они яростно схватились между собой. Бюрократия испугалась своей изоляции, своего отрыва от пролетариата. У нее не хватило сил, чтобы одной раздавить кулака, мелкую буржуазию, возникшую и продолжавшую расти на базе нэпа, – нужна была помощь пролетариата. Отсюда ее согласованные усилия, направленные на то, чтобы представить свою борьбу против мелкой буржуазии за прибавочный продукт и власть как борьбу пролетариата против попыток реставрации капитализма».