Дик Моррис - Игры политиков

На чрезвычайной сессии конгресса, заключает Браунелл, «Трумэн предстал главным образом как популист — он натравливал бедных на богатых, фермеров — на Уолл-стрит». Не испытывая после бегства Термонда надобности задабривать консерваторов в рядах собственной партии, Трумэн мог себе позволить начать охоту за либералами. Он нашел свою дорогу.

Вот, стало быть, еще один урок предвыборной борьбы Трумэна: выбирай себе противника. Зачем тратить все время, нападая на конкурента, на того, кто непосредственно препятствует твоему возвышению? Сообразив, что либерала Дьюи побить будет нелегко, Трумэн направил свои стрелы против конгресса. В 1996 году ту же тактику примет на вооружение Билл Клинтон — самые ядовитые свои стрелы он припасет для спикера палаты представителей Ньюта Гинг-рича, хотя номинальным его оппонентом будет Боб Доул. И не важно, что Гингрич не участвует в гонке, это слишком соблазнительная мишень, чтобы ею не воспользоваться. А Доул остался где-то в стороне.

Если Трумэн вел свою кампанию грамотно, то Доул — совершенно бездарно. После того как, легко победив Хэрол-да Стессона из Миннесоты, Дьюи во второй раз стал представителем своей партии на президентских выборах, перспективы его выглядели прекрасно. «Мы считали, что Дьюи победит, — вспоминает Браунелл, — основываясь при этом не столько на силе республиканцев, сколько на слабости демократов. Трумэну предстояло справиться с собственными проблемами». На вид разрыв с Термондом и Уоллесом мог показаться для демократов роковым, в лагере Дьюи торжествовали. «На деле противная партия выдвинула не одного кандидата, а трех, и мы считали, что эта раздробленность обеспечит Дьюи победу».

Но Браунелл явно недооценил способность своего фаворита проигрывать выигранные партии. Если раскол в собственном стане заставил Трумэна собраться и отдать борьбе все силы, то Дьюи полемика между правыми конгрессменами и умеренно-либеральным крылом партии, напротив, расслабила. Раскол не только «не позволил партии выбрать твердый курс во внешней политике, но и спровоцировал… возникновение республиканской альтернативы Новому курсу и справедливому курсу в политике внутренней».

Возникшая междоусобица оказалась не единственной проблемой республиканцев. Другая — сама личность Дьюи. Клиффорд считает стиль его выступлений «усыпляющим», сами выступления «слабыми». Его собственные советники судят еще строже. Со своими усами, пишет Браунелл, «Дьюи походил на дьявола, и многие видели в нем зловещую фигуру». Панически опасаясь заразиться, Дьюи терпеть не мог рукопожатий — уже одно это должно убить президентские амбиции в зародыше. «Он был откровенен со всеми» — откровенен до прямолинейности, даже до грубости. Он был высокомерен и самоуверен. «Жена его не любила политику и хотела, чтобы и муж не занимался ею».

Когда Дьюи по совету Браунелла отправился на тихоокеанское родео, где ему предстояло избавиться от укоренившегося в сознании избирателя образа денди с Уолл-стрит, он появился перед народом в котелке, который сам по себе символизировал принадлежность высшим кругам общества. «Вот и встретили его вместо аплодисментов, на которые мы рассчитывали, — пишет Браунелл, — недовольным ропотом, и содержание его блестящей речи, посвященной фермерам, прошло мимо ушей собравшихся».

Пока Дьюи прилагал титанические усилия, лишь бы избежать любых контактов с представителями рода человеческого, Трумэн разъезжал по стране, что называется, без галстука и произносил импровизированные речи, в которых камня на камне не оставлял от оппозиции. Его поезд останавливался на таких крошечных полустанках, где надо свистеть кондуктору, если хочешь выйти. Отсюда знаменитое название турне — «только позови». Говорил Трумэн (а всего он за тридцать три дня произнес семьдесят одну речь) ясным, доступным языком, демонстрируя людям свой ум и самого себя и толкуя о вещах, с их точки зрения, немаловажных.

Дьюи же, с другой стороны, по свидетельству историка Джорджа Майера, «следовал классической стратегии не говорить ничего, что могло бы вернуть в родные пенаты две отколовшиеся фракции демократов. Он ограничивался общими местами, ни к чему не обязывающими призывами к национальному единству… и вообще искал убежище в молчании». При этом Дьюи был настолько убежден в победе, что еще 9 августа 1948 года писал матери: «Не решил пока, как обустроить Белый дом к переезду семьи».

Назвав как-то Дьюи «женихом в центре свадебного торта», острая на язычок Элис Рузвельт-Лонгсуорт, дочь всеми почитаемого президента Теодора Рузвельта, сделала его предметом всеобщих насмешек. В этом замечании точно схвачен образ надутого привереды, республиканца с Уолл-стрит; в нем словно нашли выход скрытые сомнения насчет этого кандидата, которые испытывала вся страна.

Трумэн же с каждым днем становился все агрессивнее. Он яростно наскакивал на Уоллеса и Термонда, обзывая отступников с Юга «твердолобыми», а сторонников Уоллеса — «представителями презренной горстки коммунистов». Впрочем, уоллесовские «прогрессисты» и без того вскоре разбежались каждый в свою сторону, ибо коммунистические симпатии кандидата размыли у него почву под ногами. По утверждению Майера, под конец его поддерживали только «те профсоюзы, где было сильно влияние коммунистов, и разрозненные группки интеллектуалов, выступавших за более либеральную политику в отношении Советского Союза. «Коммунисты, — замечает руководитель объединенного профсоюза автомобилестроителей Уолтер Ройтер, — самая лучшая обслуга в мире… Они пишут вам речи, они думают за вас… в этом и состоит беда Генри Уоллеса».

Последней каплей, переполнившей чашу, стало сравнение коммунистов с ранними христианами — Уоллес уподобил их христианским мученикам, — сравнение, которое, наверное, удивило бы львов в клетке. Но ему и этого, видно, показалось мало — Уоллес еще больше ослабил свои позиции, призвав американское правительство уйти из Берлина и формально признать компартию. На фоне беспардонной сталинской агрессии в Европе никто всерьез не отнесся к заявлению Уоллеса, будто ответственность за развязывание «холодной войны» несет американский империализм.

По мере того как Уоллес сдвигался все дальше влево, трумэновская тактика заигрываний с либералами становилась все более эффективной и лишала кандидата прогрессистов политической привлекательности. Президентская программа расширения гражданских прав, его умелая интрига в конгрессе явно подрывали тезис Уоллеса, согласно которому между двумя крупнейшими американскими партиями нет сколько-нибудь существенного различия.

Либералы еще теснее сплотились против Уоллеса. Международное объединение работниц текстильной промышленности выступило против Уоллеса как кандидатуры, «инспирированной коммунистами». Рейтер высказалось о нем более милосердно — «пропащая душа». Ведущий журнал либеральной интеллигенции «Нэйшн» заметил, что «донкихотовская политика Уоллеса может только сыграть на руку Дьюи, ибо она раскалывает ряды демократов».