Дик Моррис - Игры политиков

Взяв на вооружение три ложных шага своего оппонента — гражданские права, ядерные испытания и социальное страхование, организаторы избирательной кампании Джонсона получили возможность изобразить Барри Голдуотера в виде завзятого экстремиста. «Что конкуренты-республиканцы на первичных выборах, что Джонсон на выборах президентских сделали из меня карикатуру», — жаловался впоследствии сам Голдуотер. Карикатура изображала «ковбоя, всегда готового нажать на курок», и человека, уничтожавшего карточки социального страхования. Конечно, все это чистая ложь. Но ее начали распространять уже в ходе первичных выборов, так что старайся не старайся, а сделать ничего было нельзя… Это была кампания, полностью построенная на страхе.

Кто такой Голдуотер — незадачливый идеолог или жертва собственного ослиного упрямства? Отказывался ли он считаться с общественным мнением из принципа или потому, что закрывал глаза на политическую реальность?

И вновь оказывается поучительным сравнение с Рональдом Рейганом. У него было достоинство, которого так и не смог воспитать в себе Голдуотер: он осознавал преимущества молчания в тех случаях, когда сказанное слово могло угрожать политическому здоровью. Например, после того, как лидер демократического большинства в конгрессе Тип О'Нил в пух и прах разбил его план, касавшийся упорядочивания стоимости жизни, Рейган уже никогда не пытался заигрывать с проблемой социального страхования. Он понимал различие между последовательностью и самоубийством — различие, с которым не желал считаться Барри Голдуотер.

Если искать какую-то одну причину столь тяжелого поражения Голдуотера в 1964 году, то это сам стиль его избирательной кампании, которому не хватало того объединяющего, позитивного духа, которым насытил свой поход на Белый дом Рейган. Сравните только публичные выступления Голдуотера и Рейгана, и вам немедленно бросится в глаза контраст между негативизмом и фракционностью предшественника и вдохновенным патриотизмом последователя. Буквально все стали жертвами того, что «Нью-Йорк таймс» деликатно назвала «несдержанным порой нравом» Голдуотера. Он не удержался даже от того, чтобы не обрушиться в ходе кампании на культовые фигуры своей партии. Генри Кэботу Лоджу и Нельсону Рокфеллеру он поставил в вину поражение республиканцев на выборах 1960 года, заявив, что «если хотя бы один из них — а лучше оба — работали хоть наполовину с тем же усердием, что остальные из нас, то сегодня в Белом доме был бы Ричард Никсон».

Он свирепо нападал на многолетнего руководителя аппарата Белого дома при Эйзенхауэре, заявляя, что в случае избрания первейшей его задачей будет «возрождение силы Национального комитета республиканской партии, разрушенного Шерманом Адамсом».

Братьев-республиканцев, Роберта Тафта и Дуайта Эйзенхауэра, он обвинял в том, что они нарушили свое обещание сократить правительственные расходы. «Мало того, что мы не выполнили обещание сократить федеральные расходы, так они за годы правления республиканцев еще и выросли». И разумеется, Голдуотер не выбирал выражений в своих нападках на Линдона Джонсона, называя его «крупнейшим мошенником в Соединенных Штатах» и «самым большим лжецом, которого только свет видывал».

Иных собратьев по партии такая риторика отталкивала. Нельсон Рокфеллер называл высказывания Голдуотера опасными и пугающими. Мэр Нью-Йорка Джон Линдзи в интервью «Нью-Йорк таймс» сказал, что ему придется «основательно покопаться в душе», прежде чем принять решение поддержать Голдуотера. И даже экс-президент Эйзенхауэр испытывал немалое смущение; он говорил, что в своих речах Голдуотер «похлопывает по плечу хулиганов, а всем остальным раздает тумаки».

Простое сравнение съездовских речей Рейгана и Голдуотера позволяет услышать грозные обертоны последнего. Голдуотер говорил по преимуществу о партии и об идеологии; в речи, состоявшей из 3100 слов, слово «республиканец» он употребил 32 раза, а Рейган — всего четырежды в речи из 4900 слов (включая цитату из Линкольна и призыв к «республиканцам, демократам и независимым»).

Голдуотер уделил идеологическим проблемам 37 процентов своего выступления, Рейган — 22; с другой стороны, на протяжении почти половины речи он говорил о национальной гордости американцев, Голдуотер же апеллировал к такого рода чувствам в лучшем случае попутно.

Рейган протянул демократам оливковую ветвь мира, он даже Рузвельта цитировал, а республиканцев назвал «партией, готовой объединить всех в стране, кому дороги ценности, воплощенные в следующих словах: семья, работа, добрососедство, мир и свобода». Моя цель, просто сказал он, заключается в том, чтобы «объединить страну, обновить американский дух и чувство цели».

Напротив, выступление Голдуотера стало сугубо партийным манифестом консерватизма. Он заклеймил философию правительства, которая «возвышает государство и принижает гражданина». Он заявил, что равенство, «если его правильно понимать… ведет к свободе», но «если его толковать превратно, что трагически характерно для нашего времени, оно ведет сначала к конформизму, а затем к деспотии». Он поклялся «противостоять концентрации власти, личной или общественной, которая укрепляет подобный конформизм или насаждает подобную деспотию».

Его речь представляла собой панегирик частной собственности и призыв к правительству всячески ее поощрять. «Лишь в святости частной собственности, — говорил он, — видим мы единственно прочное основание конституционного правительства в свободном обществе».

Связывая свободу с «децентрализацией власти», Голдуотер клеймил тех, «кто стремится прожить вашу жизнь за вас», как предшественников тех, кто «божественную волю» подменяет «земной властью». Нападая на Джонсона столь же яростно, сколь Рейган на Картера, он не удовлетворялся простой критикой деятельности оппонента. «Мы, республиканцы, видим не просто политические различия и отмечаем не просто политические просчеты. Эти последние мы рассматриваем как результат абсолютно превратного представления о человеке, его природе и его предназначении». То есть спор, по убеждению Голдуотера, имел мировоззренческий характер.

В то время как Рейган призывал всех под свои национальные знамена, Голдуотер делал оговорки: «Всем, кто искренне готов присоединиться к нам, мы протягиваем руку. Но тех, кто к нашему делу равнодушен, мы в своих рядах не ожидаем видеть ни при каких обстоятельствах. И пусть наш республиканизм будет последователен и неколебим, так чтобы не могли его ослабить или размыть никакие бездумные и глупые ярлыки».

Ну и наконец, можно только поразиться сколь незабываемому, столь и самоубийственному заявлению, сделанному Голдуотером на съезде: «Экстремизм, направленный на защиту свободы, не является пороком. И позвольте мне также заметить, что умиротворение как инструмент достижения справедливости не является добродетелью». Одним-един-ственным жестом Барри Голдуотер вполне успешно лишил себя практически всяких шансов на избрание.