Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 3

Лева хотел поговорить о духовных вопросах, но Николай Александрович махнул рукой и сказал, что теперь все кончено, и о будущем на земле мечтать не приходится.

— А вот Михаил Данилович Тимошенко, — заметил Лева, — верил в великое духовное пробуждение в нашей стране.

Взятый М.М.Путилин и другие не вернулись. Ни одной весточки от них не пришло. Впоследствии они были посмертно реабилитированы и с их семей снято многолетнее поношение (семья «врага народа»), которое они терпели из-за невинно осужденных.

— Да, он был увлекающийся христианин, — покачал головой Николай Александрович. — Но только где он теперь? Пропал он, пропали его мечты.

— Люблю я Михаила Даниловича, — продолжал Левинданто, — искренний и пламенный был христианин, но не для нашего времени. А теперь, Лева, мы должны иметь мудрость Христа: молчать и молчать, как молчал Он перед людьми, когда начались страсти Его.

Лева собрался уходить. Его не удерживали и не приглашали заходить еще, как это бывало раньше, когда он в юности посещал этот дом.

Дома Лева коротко рассказал о своем посещении родных.

— Какое же духовное состояние Николая Александровича? — поинтересовалась мать.

— Не знаю какое, — ответил Лева.

— Вот он все же мудрый брат, — заметила мама. — И тебе теперь тоже нужно быть осторожным, не лезть на рожон, как раньше, сидеть спокойно, и будешь жить дома. Иначе вот, как папа, придется быть вне города. А он и теперь все равно молчит.

Была поздняя ночь. Лева помолился, открыл Библию и прочел: «Всякий, кто исповедует Меня перед людьми, того и Я исповедую перед Отцом Моим». Лева вспомнил рассказы дяди Пети о первых христианах-исповедниках. Когда было страшное гонение, то массы христиан молчали, скрывались от власть имущих; были верующие во Христа и в дворцах, и среди рабов, но они молчали. В то же время находились христиане-исповедники, которые открыто заявляли, что они — христиане, говорили о Христе, помогали гонимым в тюрьмах и шли на верную смерть.

И вновь и вновь горел и разгорался в сердце Левы огонь: положить душу свою за друзей своих. К Сталину проникнуть немыслимо, но к Ежову возможно. Предстать перед ним, рассказать ему свою жизнь, стремление к правде, доказать, что верующих гонят несправедливо, что дети Божьи — это не враги, не контрреволюционеры, а верные граждане — свет и соль земли русской; что сам он лично хочет учиться, быть полезным, ученым и в то же время — быть верным последователем Христа.

Утром он сказал матери:

— Мама, я уезжаю в Москву, к Ежову, руководителю НКВД. Буду искать правды, буду говорить правду, постараюсь доказать, что верующие страдают несправедливо. Они не враги, ты это сама знаешь.

— Что ты, что ты! — всплеснула руками мать. — Ты погубишь себя! Никакой справедливости там нет! Столько всякого народа пересажали, и я уверена — никакой там контрреволюции нет. Люди только хотят, чтобы их не трогали. Тут что-то страшное…

М.Д.Тимошенко, брат Жора (Георгий) Слесарев, брат Семыкин и все другие с тех пор, как, находясь в лагерном заключении, были вторично взяты, арестованы «ежовцами» — исчезли. Больше никаких вестей, писем от них никто не получал. И не нашлось людей, которые могли бы засвидетельствовать, что встречали их. Было ясно, что они приняли мученический венец. «Но их вера в будущее дело Божия у нас, в России, не была бесплодной, — резюмирует Лева. — Бог чудесным образом воскресит наше братство».

Но как мать ни уговаривала Леву, он был непреклонен.

— Я должен положить душу свою за братьев, я попрошу, чтобы убедились на мне самом, что можно верить в Христа и в то же время быть верным, полезным гражданином.

Мать плакала, мать металась. Вытирали слезы на глазах его сестры и брат. Лева собрался. Помолился, попрощались.

И вот — поезд мчится в Москву, столицу нашей великой страны. Невесело, нерадостно на душе у Левы. Все время перед глазами стоит плачущая мать. Он молится. И перед ним Иисус, Который оставил все: не пожалел своей матери, своих близких и пошел, чтобы страдать ради правды, ради спасения людей. И если Лева — последователь Иисуса, то какой же путь ему избрать? Ни тени сомнения не проникало в его душу, что он поступил неправильно. Он не боялся грядущих страданий, он верил, что Иисус не оставит его, и если вывел его из заключения, то силен, если он нужен, вывести его из того места, куда он идет. А кто знает: может быть, правда, справедливость восторжествуют? Займутся, разберутся и перестанут притеснять, гнать христиан, разрешат, откроют молитвенные дома, церкви, и построение новой жизни будет вполне совместимо с тем добрым, вечным, что возвестил Христос.

Ночь в вагоне спал спокойно. На душе спокойно, хотя и немного грустно. Полное доверие Иисусу. Вышел на вокзал. Незнакомый огромный город, масса людей. Какое движение! Хорошо, что приехал утром. Присел на скамейку, подкрепился положенным матерью пирогом. Сдал в камеру хранения чемоданчик, в котором было несколько книг и пара белья. Подошел к милиционеру: — Скажите, как добраться до УМВД СССР? Милиционер объяснил.

Нелегко было двигаться непривыкшему к большому городу Леве среди потока людей. Внутренне молясь, чтобы не заплутаться, спрашивая прохожих, Лева добрался наконец до большого здания. Разыскал приемную. Вошел. Много всякого народа, сидят, ожидают. У всех лица грустные, задумчивые, тревожные. Горе, горе светилось в глазах каждого.

Когда дошла его очередь, он подал заявление, в котором писал, что просит Николая Ивановича Ежова принять его по особо важному секретному государственному делу. Спустя некоторое время Леву пригласили в комнату, которая была рядом с приемной. Там несколько военных пытались узнать от Левы, что это за «секретное, особо важное дело», и сказали, что без изложения сути дела Ежов его не примет. Лева сказал, что дело настолько секретное и важное, что сказать он не может никому, а только скажет самому Ежову.

Допрашивающие Леву не стали настаивать, но только попросили его рассказать о себе, кто он такой. Лева кратко рассказал. Ему предложили ожидать.

Проходит час, другой. Время уже за полдень. Народу много. Кто ждет, кто уходит. Вдруг Лева заметил, что чьи-то внимательные глаза наблюдают за ним. Он всмотрелся: немолодая женщина внимательно смотрит на него. Что-то вроде знакомое уловил он в чертах ее лица. Где он мог ее видеть и когда? Не вспомнить… Но вот далекие годы. Детство. Он в собрании, большое собрание на Крестьянской ул., 173, в молитвенном доме. И она сидит среди других сестер и, не спуская глаз с говорящего, слушает проповедь. Сидит с края скамейки. Да, это она! Лева встает, идет к ней и садится рядом. Она смотрит на него, все смотрит. Но вот лицо ее проясняется, она улыбается и говорит: