Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 4

Следователь и Снежкин взволновались, пытались было прикрикнуть на Белянина, но тот, возбужденный, не обращал никакого внимания на их угрозы.

— Ну, ладно, ладно, — сказал следователь. — Тут еще есть один вопрос: после того как побывала на очной ставке Тамара, между верующими распространился слух, что вас на следствии бьют и выбили вам зубы. Скажите Белянину, как с вами обращаются.

— Обращение со мной очень хорошее, — сказал Лева. — А то, что у меня сейчас нет верхнего переднего зуба, так это не потому, что у меня выбили его, а потому, что у меня на этом месте был зубной протез, и его при помещении сюда, во внутренней тюрьме, отобрали.

— Почему же отобрали? — удивился Слава Белянин.

Не успел следователь сказать что-либо, как Лева вставил:

— Полагают, что в протезах вделан яд и подследственный, сломав этот протез и выпив этот яд, может умертвить себя. А так я должен сказать тебе: передай всем, что отношение ко мне очень хорошее.

Лева не стал спрашивать Славика, как его допрашивали как «свидетеля», чтобы он подписал ложь. Ему я без слов было ясно, что эти люди своей агрессивной психической атакой нарушали и без того наследственно неустойчивую психику Белянина.

То обстоятельство, что Славик Белянин в дальнейшем течении своей жизни не раз и не два находился на обследовании в психбольнице, подтверждает, какая тяжелая «ошибка» произошла в его сознании в результате этих допросов.

После очной ставки Славика с Левой он, Лева, мог только благодарить Бога за то, что хоть кое-где, а правда все же пробирается в этом неправильно составленном его деле.

— Отче, прославь имя Твое! — продолжал он молиться.

Однажды в камеру, в которой содержали Леву, ввели заключенного из другой камеры. Он был очень удручен и, видимо, сознавал, что следствие ведут так, что ему, пережившему ужасы немецких лагерей для военнопленных, придется побывать и в лагерях для «врагов народа». Временами он страшно горевал и сидел насупившись, смотря в одну точку. Лева подошел к нему и стал беседовать. Он оживился и спросил:

— Вы верующий баптист?

— Да, да, — ответил Лева.

— Так вам, может быть, будет приятно узнать, что я до этого сидел в камере вдвоем — тоже с баптистом, с Юрием Рязанцевым.

— Вот как! — воскликнул Лева. — Ну, как он, не унывает?

— Нет, бодрится. Но таскают его крепко. Он научил меня деть такую хорошую песнь, вот как раз для нас. Мы с ним пели, и на душе становилось легко. Давайте с вами потихоньку споем.

— А какая же это песнь? Как начинается? Какие слова? Заключенный задумался и сказал;

— Право, никак не могу вспомнить… Ни одного слова не могу вспомнить. Но песнь как раз для нас самая подходящая.

Лева стал перебирать слова различных гимнов: «Посмотри, вблизи потока…», «Радость, радость непрестанно…». Но на все его напоминания прибывший в камеру только качал головой:

— Не эта… Не эта…

Долго ломал голову Лева, какой же именно гимн научил его петь Юрий. Наконец сказал: «Когда одолеют тебя испытанья…»

— Вот, вот этот самый, — сказал, оживившись, новичок. — Давайте потихоньку споем его. Уж больно хорошие слова.

И они тихо, тихо запели:

«Когда одолеют тебя испытания,

когда в непосильной устанешь борьбе

и каплю за каплей из чаши страданий

пить будешь, упреки бросая судьбе,

Не падай душою, судьбу не злословь;

есть вера, надежда, любовь.

Когда твое сердце заноет тоскою,

наступят скитаний тяжелые дни,

и зова душа не услышит к покою,

никто ей не скажет: «Иди, отдохни»,—

ты вспомни, что греет и душу и кровь,—

то вера, надежда, любовь.

Постигнет ли в жизни утрата какая,

не плачь безутешно о ней никогда,

знай: участь начертана свыше такая,

решенье сбылось неземного суда,

и ты утешенья ищи и даров,

где вера, надежда, любовь.

Терпенья не станет, ослабнут ли силы,

в тумане сомнений потонет душа…

С девизом иди ты до самой могилы,

ведь жизнь и в страданье всегда хороша.

В ней большего счастья не может и быть,—

надеяться, верить, любить.

Да, вера, надежда, любовь, вот что дает многое, многое даже в самых ужасных условиях, сказал Лева.

— Надеяться хорошо, верить тоже хорошо, но любить… Как любить людей, когда кругом неправда? — спросил подсевший к Леве средних лет человек, голова которого уже покрылась сединой. — Сколько в жизни я видел несправедливости, бед. Что я, в самом деле нарочно, что ли, захотел немцам в плен попасть? Эх… — протянул он. — И вот теперь любить тех, которые меня допрашивают? Да ни за что!

— Христос учил нас и дал лучший путь. А Он говорит: «Любите врагов ваших». А у нас, у верующих, получается — вроде бы и врагов даже нет. Вот меня следователь считает врагом, более того — врагом народа. А я его своим врагом не считаю. Просто — несчастный человек, ослепленный, бессильный поднять голову за справедливость. Христос говорит: «Благословляйте проклинающих вас». Вот Снежкин — начальник отдела, по своей должности он явно проклинает нас. Ну, а я правду говорю: готов только благословлять. Я понимаю, что Бог через него допустил мне такие испытания. Но все это — к славе Его и к укреплению веры…

— Неужели эти все ваши допросы вас еще больше укрепили в вере?

— О да! — сказал Лева. — Мне стало ясно, насколько мы счастливы, имея драгоценную веру Божию, и насколько, наоборот, бессильны, идеологически несостоятельны те, кто пытается разрушить эту веру. Чувствуя свое моральное и идейное бессилие, убедившись, что они не могут нас, верующих, перевоспитать, они прибегают к методам тюрем и лагерей, совершенно пренебрегая при этом указаниями Ленина, как нужно бороться с религией. Христос также говорит: «Благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас…»

Лева не успел окончить, его перебил тот, кто сидел с Рязанцевым:

— Да, это я скажу, что ваш напарник так и делает, он молится и о твоем следователе, и обо всех, которые на него показывают…

— И я тоже молюсь, — сказал Лева. — Но я думаю сделать еще больше, как там написано: «благотворите», для своего следователя. Он так в последнее время кричит, что, мне кажется, рискует вовсе разрушить свою нервную систему. Я должен как-то о нем позаботиться.

— Как же вы это сделаете? — спросили в камере.

— Подумаю, помолюсь…

Следователь продолжал требовать, чтобы Лева во всем сознался, и если он не хочет отрекаться от Бога, то по меньшей мере, признал бы себя врагом советской власти.