Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 4

Это было объемистое дело. Оно содержало допросы как самого Левы, так и свидетелей из молодежи.

Лева уселся читать его, но так как он был сильно истощен и утомлен допросами, то не был в состоянии более глубоко вникать в сущность всего, а фактически лишь бегло просматривал материал.

Казалось бы, ничего особенно плохого не было, отражалась его деятельность, поездки, общение с молодежью, встречи. Лишь местами были резкие искажения — такие, как высказывания Володи Шапошникова или Зайцева, а также о том, что он (Лева) «отвлекал от комсомола», показания Тамары и некоторые другие неправдоподобия. Но не было данных, что он клеветал на советскую действительность, высказывался против правительства или выражал чем-либо недовольство. Казалось, к такому делу совершенно не подходят предъявленные статьи.

— Обвинительное заключение вы получите позже, — .сказал следователь.

Через несколько дней его вызвали из камеры с вещами. В коридоре начальник тюрьмы вручил ему обвинительное заключение, напечатанное на машинке на тонкой бумаге, и тут же его отвели в отдельную спецкамеру.

Оставшись один, Лева стал читать обвинительное заключение. С первых же строк глаза его расширились от изумления и сердце забилось от негодования. В этом обвинительном заключении на

папиросной бумаге говорилось, что органами МГБ раскрыты тайные молодежные баптистские контрреволюционные организации, которые возглавлял Смирнский. В течение ряда лет эти организации действовали на территории Куйбышевской и других областей, они вовлекали молодежь в баптизм, отвлекали от общественной деятельности, вырывали из комсомола. Организацией руководили Смирнский и его помощник по Чапаевску Рязанцев, которые арестованы, и на основании таких-то и таких-то статей дело после расследования передается суду. Подследственные обвиняются по таким-то статьям, до суда содержатся там-то, в суд надлежит быть вызванными такие-то и такие-то свидетели. Был большой перечень молодежи, и ни одного взрослого, пожилого…

Чем больше Лева вдумывался и вчитывался в текст обвинительного заключения, тем больше душа его наполнялась негодованием и смущением. Это была явная, сплошная несправедливость.

Он лег на откидную койку для сна, время было уже спать. Сердце билось страшно часто — не сосчитать. Все его существо не соглашалось со сделанными в обвинительном заключении выводами. Ведь никакой «подпольной контрреволюционной организации» не существовало, даже не было религиозной организации. Все они были членами или приближающимися — верующими членами общин евангельских христиан-баптистов и не помышляли устраивать какую-либо «молодежную организацию», а работали и трудились для Господа и в среде своих общин, как члены единого организма. Вся эта «контрреволюционная молодежная организация» была чистым вымыслом, и даже в разговорах она не существовала, а если и существовала, то только здесь, на бумаге и в воображении следователей и их сподвижников.

Лева не мог заснуть. Он видел, как в волчок непрестанно наблюдал за ним бодрствующий глаз, и подумал: за ним, видимо, наблюдают так пристально именно потому, что другие люди, получив всякие нелепые обвинения против них, не выдерживали и в отчаянии, что не найдут правды, предпринимали попытки покончить жизнь самоубийством.

Лева буквально горел в огне тяжелых переживаний за эту дикую несправедливость, за эти дикие лживые выводы, к которым пришло следствие.

Ведь в результате все построено так, что предъявленная статья говорит только о его враждебности, контрреволюционности, а не о подвигах христианской веры. Лева имел полное моральное право и основание — ненавидеть, проклинать этих бессовестных, поправших все правдивое. Но он молился за них, и никакое чувство — самое малейшее — ненависти к ним не проникало в его сердце. Он понимал, что это — результат борьбы со Христом тех, кто (безуспешно) хочет стереть имя Спасителя с лица земли. Он отчетливо сознавал, что не его терзают, а терзают Христа, Которого распяли в древние времена и Которого жаждут вновь распять современные враги Его.

Наконец настал день, когда Леву вывели с вещами и тут же посадили в «черный ворон». Вместе с ним посадили и Юрия Рязанцева. После долгой разлуки братья встретились. Однако поговорить им не пришлось: некто, сидевший в «черном вороне» вместе с ними, следил за ними и не разрешал разговаривать. Их привезли на площадь, где стоит памятник великому вождю революции Владимиру Ильичу Ленину.

Машина остановилась перед зданием суда. Кругом у входа и по лестницам было много народа. Это были члены общины, братья и сестры, пришедшие, чтобы увидеть гонимых за Слово Божие. Это пришли родные как Рязанцева, так и Смирнского. Когда их вводили в здание, раздались приветственные возгласы близких:

— Как вы себя чувствуете? — спрашивали они. В ответ Лева громко воскликнул:

— Слава Богу! Да будет слава Богу!

А про себя продолжал шептать все ту же молитву:

«Отче, прославь имя Твое!»

Их ввели в особое помещение, где содержатся подсудимые перед выводом в суд. Родные хотели передать передачу, но конвой не разрешил. Это не потому, что он был жесток, а потому, что это было «не положено». Законы, как всегда, были простые и ясные, но всегда находились такие крючкотворцы, такие любители обсасывать их и обволакивать сетью всевозможных пунктов и подпунктов, примечаний и разъяснений («заповедь на заповедь, правило на правило, тут немного и там немного»), что от простых и ясных законов мало что оставалось, все тонуло в бездне всевозможных «положено» и «не положено», выдуманных этими крючкотворцами.

Держали их отдельно, и говорить между собою они не могли.

Пришли защитники для того, чтобы сказать, что они будут их защищать и выступят на суде по их делу. Лева категорически отказался от защиты, мотивируя тем, что он — христианин, последователь Христа, а Христа судили без защиты, и у него был только один Защитник — Бог. Как ни уговаривали его принять хотя бы государственного защитника, он категорически отказался.

Записали, что Смирнский отказывается от защиты по религиозным убеждениям. Юрий Рязанцев от защиты не отказался. Это давало прокурору «право» выступить по их делу.

На суд пришел и следователь Тартаковский. Он был очень мрачен и заметно волновался. Видимо, следуя его указаниям, на суд не допустили никого из посторонних. Все братья и сестры и все родные были удалены. Вызывались и присутствовали только свидетели. Последовала обычная процедура объявления состава суда, кто прокурор, кто народные заседатели, защитник и т. д. Лева и Юрий сидели на скамье подсудимых, окруженные молодыми солдатами. Те с интересом — видимо, редко бывали на судах — наблюдали судопроизводство. Лева молился: «Отче, прославь имя Твое!»