Анатолий Гончаров - Мадам, уже падает Листьев

Всякая истина содержит в себе намек на бессмысленность этой истины. Получился прицельный выстрел -страшно. Не получился – смешно. В глаза Чубайсу выражали сочувствие. За глаза ехидно посмеивались и говорили так: «Чубайс воскрес? Нет, просто высунулся из котельной. И превратился в блеклого вождя либерального полусвета». И еще что-то желчное насчет «протухшей звезды политического небосклона».

Ну, коль высокие мотивы отсутствуют, то низкие обсуждать незачем. Вот если бы попали…

С Немцовым все наоборот. Пока был жив, серьезные люди не желали иметь никаких дел с этим «нижегородским плейбоем», выписанным из политики с диагнозом «антропологический мутант демократии». Отряд не заметил потери лица.

После состоявшегося покушения на фоне собора Василия Блаженного многим стало ясно; светлое будущее принадлежит только людям с темным прошлым. И капали сопли в глубокий колодец лицемерия: «Не забудем! Не простим!..»

Если где и не забудут, так это в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, где хранится дело агентурной разработки под кодовым названием «Фаберже». Сам Немцов значится в нем под псевдонимом «Поляков». Хотя отмечена и его настоящая фамилия – Эйдман.

В пору его вербовки нормальный был обалдуй. Потихоньку кучерявился себе – вначале фарцовал, потом обувал в преферанс заезжих лохов и тусовался в политическом движении «Молодые евреи за демократию».

Из губернаторов со специализацией «катала» Немцов был зван в правительство Черномырдина по настоянию Татьяны Дьяченко, имевшей на него виды, к политике не относящиеся. Стал казаться самому себе полноправным кремлевским фаворитом новой формации, потенциальным наследником Ельцина. На самом деле исполнял роль местечкового актера с амплуа героя-любовника, выпущенного на столичную сцену с единственной задачей отвлекать внимание публики своими светлыми штанами и яркими галстуками, а также провинциальной бравадой нувориша с поникшими кудрями.

О подлинных целях закулисных интриг кремлевской режиссуры узнавал, лишь когда входил не в ту дверь. В таких случаях его бесцеремонно разворачивали обратно и неласково интересовались, понял ли он?..

15 лет назад Жириновский высказался о нем с поразительной прозорливостью: «Я не бил его. Не хотел марать руки об этого карточного шулера. Он это понял. До сих пор обходит меня стороной. Черт с ним! Его время прошло, так и не наступив. Он никому не нужен. Его слили в унитаз те, кто вытащил из долговой ямы и сделал сначала губернатором, а потом вице-премьером, теперь вот – лидером думской фракции. Его песенка спета. Он – покойник. Пока политический, а скоро будет – физический… Немцова за жадность и болтливый язык точно уроют те, кто вытащил его в свет. Он уже во мгле политической могилы…»

Жириновский удивительно точно предсказал нелепую гибель Немцова, потому что знал истину: его жизнь никому на этом свете не нужна, а вот смерть понадобится многим.

Это не Хемингуэй первым задался вопросом про вечный колокол судьбы, а Джон Донн, английский поэт XVII века: «Нет человека, который был бы, как остров, сам по себе. Каждый человек есть часть материка, часть суши; и если волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край мыса или разрушит замок твой или друга твоего, смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по тебе».

Туповатой, равнодушной ко всему, кроме собственных интересов, высокомерной Америке – не охватить было глубокий, трагичный, никогда не слышимый голос Колокола, звучащий, как имя поэта: «Дон-н!» Однако кое-что застряло в сознании со времен покорения Дикого Запада, и американцы придумали для себя более понятную поговорку: «На каждой летящей пуле есть и твое имя». И колокольный звон не слышен.

Высокие мотивы отсутствуют, а низкие обсуждать не имеет смысла, а потому не спрашивай никогда, откуда летит твоя пуля: «Но этот груз тебя не пустит ввысь, где этот мир – лишь сотня башен да ленты рек, и где, при взгляде вниз, твой Страшный суд почти совсем не страшен».

Спи, баловень греха, обманутый собственной судьбой. Вот если бы не попали…

Когда эмиссары ЦРУ обратили свое пристальное внимание на млеющего от счастья провинциального выдвиженца в реформаторы, который даже дышать забывал, если на него нацеливались объективы телекамер, им и в дурном сне не могло присниться, что он завербован КГБ еще в 1988 году. Кстати, почти одновременно с Евгением Киселевым, тогда еще преподавателем фарси на курсах при Высшей школе КГБ, ставшим агентом «Алексеевым».

Молодого реформатора- каталу «контора» опекала плотно. Интерес ЦРУ к нему просекли, разумеется, сразу, но не препятствовали сближению, а лишь наблюдали, прикидывая, что из этого может получиться. Времена на дворе были уже другие, только это мало что значило – у Лубянки при любых временах долг шантажом красен, а у «Полякова» этот долг был выше крыши. Персональное досье еще с поры лихого губернаторства в Нижнем разбухло от наблюдений за круговоротом бабла в областной природе рыночных отношений, размечавших жизнь фигуранта мелкими хищениями в особо крупных размерах.

И вражда, и дружба криминальных авторитетов с полукриминальным губернатором зарождались и гасли исключительно в тайных шулерских катранах Поволжья, где они деловито и сплоченно работали с клиентурой краплеными картами. Не стоит думать, что Эйдман-Немцов по кличке Пудель, Андрей Климентьев, он же Прыщ, и Валерий Аникин, носивший погоняло Аника, жили только с игры, но они не относились и к той категории преферансистов, которые получали удовольствие от самого процесса, исполненного адреналиновых страстей. Скорее, набор шулерских приемов рассматривался ими как модель современного бизнеса, идеология коего старше всех молодых евреев-демократов вместе взятых: не обманешь – не продашь. Не тягались нижегородцы только с пензенскими каталами. Те бомбили круче, а работали тоньше.

Проигрывая, Немцов не особо сокрушался, благо административный ресурс позволял компенсировать утраченное, когда он проворачивал вместе с Сергеем Кириенко и Борисом Бревновым очередную приватизационную аферу. Принцип был тот же: не обманешь государство – откуда ждать милостей? Однако и здесь, случалось, кидали его самого. Как, например, с куплей-продажей Балахнинского бумажного комбината. Немцов толкнул его за семь, а выкупил обратно за 120 миллионов долларов, отпущенных Москвой на финансирование оборонных предприятий области. Разница, подразумевалось, частично идет семейной паре Гретчен Уилсон и Бориса Бревнова, ставшего впоследствии ненадолго главой РАО «ЕЭС России», пока Чубайс не вышиб его, сообразив, что после мистера Бревнофф с его американской супругой отыметь будет нечего самому.