Александр Казинцев - Имитаторы. Иллюзия «Великой России»

К несчастью, ничего кроме «петровской палки» г-н Исаев из тех уроков, похоже, не вынес. Конечно, палка (у Петра — дубинка) — деталь, западающая в память. А главное — аргумент весомый! Петровская модернизация, действительно, не обошлась без насилия. Тяжесть его дубинки, по свидетельству современников, доводилось изведать даже ближайшему сподвижнику — светлейшему князю Александру Меншикову.

Но разве она была главным аргументом? Петр, поднявший «Алексашку», как презрительно именовали его бояре, с низов общества, прозорливо почувствовал в нем энергию действия, талант руководителя и сумел увлечь за собой в деле преобразования России.

Автор обстоятельной книги о светлейшем Николай Павленко отмечает: «Одна из граней дарования Петра Великого состояла в умении угадывать таланты, выбирать соратников. Можно назвать десятки ярких индивидуальностей, раскрывших свои способности в самых разнообразных сферах деятельности. Но Петр умел не только угадывать таланты, но и использовать их на поприще, где они могли оказаться наиболее полезными» (Павленко Николай. Полудержавный властелин. М., 1991).

Нет, дорогие мои, палкой не воспитать индивидуальность! Тут потребно иное. Прежде всего, собственная вера в правильность избранного пути, душевная цельность, энергия и, конечно, дар общения.

Я писал о Петре. Мимоходом замечу, что недавно, заглянув в интернет, обнаружил: моя работа «Вечная Россия» («Наш современник», № 4–7, 1998), посвященная Преобразователю, включена в список литературы, рекомендованной для изучения отечественной истории.

Признаюсь, я буквально влюбился в Петра, прочитав запись его беседы с простыми матросами, сделанную брауншвейгским резидентом Вебером в Риге: «Кому из вас, — говорил император, — братцы мои, хоть бы во сне снилось, что мы с вами здесь, у Остзейского моря, будем плотничать и в одежде немцев, в завоеванной у них же нашими трудами и мужеством стране построим город, в котором вы живете; что мы доживем до того, что увидим наших храбрых победоносных солдат и матросов русской крови, таких сынов, побывавших в чужих странах и возвратившихся домой столь смышлеными; что увидим у себя такое множество иноземных художников и ремесленников; доживем до того, что меня и вас станут так уважать иностранные государи» (Князьков С. Очерки из истории Петра Великого и его времени. М., 1990).

Кто еще из наших монархов, генсеков, президентов так задушевно говорил с простыми людьми? Кто был способен с небывалым, тем более для XVIII столетия, великодушием хоть на миг уравнять себя с ними: «Меня и вас станут уважать»?

А вы говорите: «Петровская палка»!

Разумеется, как руководитель-практик Петр не отрицал роли насилия и сам частенько прибегал к нему. Не будем вспоминать здесь «стрелецкие казни». Спровоцированные, стоит отметить, неоднократными мятежами стрельцов: бунт 1699 года был последним из череды вооруженных выступлений) Это обстоятельства чрезвычайные. Любой руководитель обязан реагировать на них предельно жестко: американский историк Роберт Масси, автор лучшего, на мой взгляд, жизнеописания Петра, приводит немало примеров из западноевропейской практики (Масси Роберт К. Петр Великий. В 3-х тт. Т. I. Пер. с англ.: Смоленск, 1991.)

Насилие, разумеется, не столь масштабное и кровавое, применялось и в куда менее напряженных ситуациях. Примечательно: оправдывая необходимость принуждения, Петр воспользовался тем же образом учителя, что и Белковский: «Наш народ, яко дети, неучения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера (учителя. — А. К.) не приневолены бывают» (Князьков С. Очерки из истории…).

Однако Петру и в голову не приходило абсолютизировать насилие, и тем более поэтизировать — как это делает С. Белковский. Наоборот, Петр подчеркивал необходимость бережного отношения к добросовестным труженикам. Обрабатывая для отечественных нужд немецкий «Лексикон о коммерции», император собственноручно вписал: «Надлежит оных (простых людей. — А. К.) беречь и не отягощать через меру, но паче охранять от всяких нападок и разорения» (там же).

Признаем: «охранять» получалось далеко не всегда — царствование Петра пришлось на эпоху непрерывных войн, требующих средств, что серьезно отягощало подданных. Но само намерение показательно.

Самодержец Российский более гуманен, чем московский интеллигент XXI века!

Похоже, социопсихические особенности интеллигенции деформируют взгляд на народ таких деятелей, как Белковский и Исаев. Люди, может быть, за всю жизнь не забившие гвоздя, подозревают в «нежелании трудиться» тех, кто с утра до вечера в работе.

Признаем и то, что наше «образованное сословие» до сих пор находится в плену ленинского (еще один интеллигент!) определения государства как «машины для подавления» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 37).

Было бы наивным резонерством отрицать эту функцию. Однако ее дополняет множество других: менеджмент, планирование, прогнозирование, внешнеполитическая деятельность и т. п. Государство — это машина для управления, если уж подходить к вопросу механистически. Что подразумевает арсенал более сложных средств, нежели пресловутая «палка».

Для многих идея государственного насилия заключается в трех буквах — КГБ. Когда комитет был всесилен, его боялись. Кое-кто ненавидел. Сейчас немало людей искренне желали бы прихода во власть его выдвиженцев.

О том, как эти упования отразились на судьбе Путина, уже упоминалось. Теперь я предлагаю взглянуть на вопрос шире. Выявить своего рода онтологию ожиданий.

Не так давно в газете «Завтра» появилась статья под выразительным заголовком «Сегодня нужен Берия» (№ 27, 2010). Автор — известный футуролог М. Калашников. Любопытно — в органе либералов «МК» с ним фактически солидарен небезызвестный Л. Млечин: его материал озаглавлен «Хоть бы кого-нибудь расстреляли!» («МК», 19.08.2010). Правда, реплика, вынесенная в название, как выясняется, принадлежит не Млечину, а некоему профессору — «либеральных убеждений», подчеркивает автор. Но Млечин делает примечательную оговорку: «…Я понимаю, что он имеет в виду».

И далее «вопль души»: «Кого-нибудь накажут? За пожары, спалившие не только деревни, но и людей, за гарь — оружие массового поражения, за мучения людей этим летом и неспособность чиновников справиться со своими обязанностями. Измученные люди жаждут политической крови. Хотят, чтобы чьи-то головы полетели, не в прямом, конечно, смысле» («МК», 19.08.2010).

Между прочим, список прегрешений можно было бы развернуть на весь газетный лист. Тогда, возможно, читатели возжаждали бы отнюдь не символической расплаты.

Такие списки, «вмонтированные» в публицистические статьи, регулярно публикует «Завтра». Для Калашникова, в отличие от Млечина, «Берия» — не риторическая угроза, а, говоря современным языком, реальный проект.