Сергей Кара-Мурза - Мысли быстрого реагирования

Нам надо организоваться для большой войны в рациональной сфере (типа национально-освободительной войны, а то и войны со «сверхчеловеками», хотя и не инопланетянами).

Конечно, отрицание с опорой на ценности гораздо легче и греет душу. Но это должно уйти внутрь, как на обычном фронте. Нужно создавать оружие рационального типа, как и в ВОВ — ненависть к «отребью человечества» и облет Москвы с иконой сыграли свою роль, но нужны были и танки, и реактивная артиллерия.

19.11.2012

Многие в этом ЖЖ стараются себя убедить в том, что впереди перед нами не маячит неразрешимый ценностный конфликт вовсе не с «олигархами и коррупционерами», а внутри той общности, которую мы считаем своей. Это я пытался и так, и эдак сформулировать в гипотезах, которые лучше бы оказались ошибочными. Попробую в другой форме.

Во всех книжках об СССР я предлагал считать, что хозяйство СССР было устроено по типу «семьи», альтернативному типу «рынка». Достоинство хозяйства семьи в том, что в производство благ вовлекаются ресурсы «низкой интенсивности», даже «бросовые». Это давало очень большую прибавку продукта. Можно сказать, сама Россия встала на ноги с такими ресурсами (читайте Милова о русском пахаре). Но вести такое хозяйство можно только при довольно высоком уровне солидарности и уравниловки. Поэтому пахари держались за общину, а советский народ — за трудовые коллективы и патерналистское государство.

В 70-80-е гг. продвинутая энергичная часть общества все громче стала требовать «каждому по труду», кончилось это криком «Больше социализма! Больше справедливости!». Уравнительность превратили в пугало, которым стращают детей.

Мы, не желая признать нечто страшное, объясняем апатию общества при ликвидации СССР обманом, изменой и пр. А может быть, люди почувствовали, что им дается шанс? Риск, конечно, но приемлемый.

Кто производит больше продукта и притом высокого качества? Тот, кто получает для своей работы ресурсы с высоким КПД. Небольшие подтасовки в экономической теории и в идеологии — и примерно половина честных трудящихся начинают ратовать за «оплату по труду». А если победа в конкуренции (пусть даже пока на мировом рынке) становится делом чести, доблести и геройства, то система сдвигается к концентрации лучших ресурсов в части хозяйства, и их «разбавление» ресурсами низкой интенсивности становится затруднительным или вообще подавляется.

Соответственно, из экономики (и почти сразу из общества) выдавливается та часть населения, которая и использовала в народном хозяйстве ресурсы низкой интенсивности. Так и произошло сразу же с началом реформы.

Забросили половину пашни Нечерноземья. Перестали косить траву на сено. Свернули оленеводство на Севере, которым жили малые народы. Ликвидировали речной флот и производство простых лекарств, охранниками стали не старушки, а красавцы-парни, перестали ремонтировать старые дома и инженерные сети — речь идет лишь о «новом жилье улучшенной планировки».

Примерно половину населения отодвинули от «модерна и постмодерна». И это расслоение гораздо более фундаментально, чем расслоение между работягой и миллионером. Потому что нефтяник, получающий 40 тыс. руб., считает, что он получает «по труду», как и крестьянин, получающий 6 тыс. Семья распалась, и масштабы производства тоже неизбежно сократились. «Пенок» с нефти и газа надолго не хватит.

Но половину, производство которой свернули, пока что подкармливают за счет «передовых тружеников», отбирая часть их выгодного продукта. Эту подкормку будут сокращать постепенно.

Ну, и какова перспектива? Каковы будут установки «передовых тружеников»? Ведь теперь понятия хозяйства-семьи, общинности и пр. уже стали абстракцией для обеих частей. Будет уже очень трудно показать, что целостное народное хозяйство намного выгоднее, чем собирание «пенок». Я думаю, экономически это можно показать, но никто из наших патриотических экономистов этого делать не желает — они бредят высокотехнологичными укладами, а не распашкой тощих почв.

Таким образом, эта гипотеза более пессимистична, чем предыдущая. В той ставился только вопрос: сможет ли меньшинство организовать себе комфортную жизнь в России, вогнав в архаизацию и вымирание большинство? От ответов, в общем, уклонились.

А теперь речь идет не о меньшинстве, а о половине.

20.11.2012

Предельно упрощаем структуру общества, когда оно созреет в нынешнем «коридоре развития». Всех — 100 %.

А — «верхушка», включающая в себя 1 %, и обеспечивающий ее за страх и за совесть (пока не припечет) персонал. Всего в А — 10 %.

Б — «средний класс» из креативных белых воротничков и эффективных синих воротничков, всего — 40 %.

В — неконкурентоспособные работники серпа и молота, учащая, лечащая и утешающая их народная интеллигенция и т.п., тоже 40 %.

Г — горемыки, выдавленные из общества, «народ без корней», — 10 %.

Гипотеза предполагала, что вероятен конфликт между Б и В, который и позволит А продержаться на верху дольше, чем могут стерпеть высшие силы.

Теперь мне кажется, что как минимум правдоподобен другой, такой вариант.

1. Между А и Б существует культурный контакт, соседние слои перекрываются. Популяция Б модернизирована и имеет также культурный контакт с Западом. Здесь актуальны представления о неравенстве (в В они ослаблены, как были ослаблены у крестьян; в Г эти понятия неактуальны, они их уже презирают).

Потенциал ценностного конфликта между и по поводу именно неравенства, на мой взгляд, велик и открыт культурному воздействию.

Где может быть локализован этот конфликт, который будет трудно погасить? Думаю, в сфере здравоохранении — даже раньше, чем в образовании. Здравоохранение (теперь говорят «предоставление медицинских услуг») — самая идеологизированная, наряду с политэкономией, сфера деятельности. Здесь же будет и самое наглядное неравенство между А и Б. Иномарку купить легче, чем дорогое лечение, а недоступность лечения вызывает иррациональный страх (похуже страха смерти).

Что мы наблюдаем сегодня в России? Здравоохранение явно настраивается на обслуживание почти исключительно богатой части общества, составляющей меньшинство населения. Даже из благополучной группы Б значительная часть будет отодвинута. Более того, ослабление всей системы здравоохранения как отрасли сокращает возможность предоставить лучшее лечение даже элите. Систему деньгами не заменишь.

Вот примеры. Так, одним из важнейших классов заболеваний являются болезни костно-мышечной системы — от них страдают 18,3 млн человек (2010 г.); ежегодно диагноз этих заболеваний ставится еще почти 5 млн человек. Экономические потери огромны — и от утраты трудоспособности, и от больших затрат на лечение (23 % от расходов на лечение всех болезней). Но из всех зарегистрированных больных под диспансерным наблюдением находились 7,1 % (2005 г.), специализированная амбулаторная помощь была малодоступна.