Сергей Кара-Мурза - Мысли быстрого реагирования

Еще тяжело бывает смотреть, как стоит женщина преклонных лет, и никто ей не уступит место. Все сидят, уткнулись в свои планшеты — кто читает, смотрит кино, чаще играет. Или заткнет уши, закроет глаза и слушает музыку. Атмосфера мрачная, все молчат. Похоже, школьникам перестали преподавать правила хорошего тона, они просто не знают, как им вознаграждается такой маленький жест. Ведь когда кто-то уступит место, видно, как почти все вокруг радуются.

Не понимаю, почему учителя в школе перестали это объяснять. Те, кому следовало бы уступить место, обычно боятся, что кто-то начнет укорять сидящих юношей, умоляюще смотрят вокруг, чтобы никто не вмешался. Я однажды не вытерпел — стояла молодая беременная женщина, а парень сидел со своим гаджетом и почти упирался лбом ей в бок. Я его потрогал за плечо, он вытащил наушник из уха, повернулся ко мне, я ему шепнул: «Посмотри налево». Он смутился, вскочил, усадил женщину и убежал в другой конец вагона. Парень явно не знал, что надо осматриваться — его не научили.

А недавно был случай, который надолго испортил настроение мне и, думаю, многим.

В вагон вошла девушка «кавказской национальности» (может, таджичка), беременная на последней стадии. С ней, видимо, отец, маленький и тщедушный. Вагон был полупустой, но все места заняты. Молодые люди бросили на нее взгляды — лицо у нее было замечательно красивое. Бросили взгляды и снова уткнулись в свои экранчики. Девушка страдала, что-то у нее очень болело. Она как вошла, остановилась у двери и вцепилась в вертикальный поручень, потом стала сгибаться, руки скользили. Я уступил свое место в углу у противоположной двери, отец подвел ее, закрыл от публики. Я сказал ему: «Давайте, я кого-нибудь подниму, она сядет». Он испуганно ответил: «Пожалуйста, не надо. Будет еще хуже!» Он боялся неприятностей.

Подъехали к моей остановке, и я вышел. Давно такой тоски не было. Хоть бы кто-то сумел сказать этим молодым людям, что как аукнется, так и откликнется. Но как трудно это сказать! Мало кому это дано, и мы куда-то сползаем.

31.01.2014

Недавно в нашей рубрике «Белая книга России» мы выложили данные 54о динамике улова и потреблении рыбы. Эта тема, кажется, довольно узкая сама по себе, навела меня, однако, на мысли о проблемах 55более общих, касающихся нашего массового сознания. А кроме того, вызвала в памяти один случай из моей жизни, о котором я и хочу вам рассказать.

В начале 1992 г. случайно познакомился я в Испании с человеком, который много повидал на свете и в то же время почти всю жизнь прожил в отрыве от прессы и телевидения. С юных лет и до седых волос он плавал моряком на самых разных судах и под разными флагами. Тогда, в 1992 г., он был капитаном испанского рыболовного флота. Плавает по полгода, приехал в Сарагосу в отпуск (сам он баск) и зашел навестить друга в университет. Так мы встретились, разговорились, быстро подружились (до сих пор он — мой близкий друг). А назавтра я уехал с лекцией в маленький городок в ста километрах, за Уэской. Он взялся меня подвезти на машине, а там остался и на лекцию, а потом часть аудитории переместилась в ресторанчик, где мы проговорили почти до утра. И простые суждения этого человека были для меня, избитого демократической пропагандой, как глоток свежей воды в жару, хоть и наговорил он мне неприятных вещей. Хочу этим глотком поделиться; пересказываю вкратце, но почти дословно.

То, что произошло с СССР, сказал Эдуардо Гарсия Осес, — большое горе для очень многих во всем мире, даже для тех, кто вроде бы радуется краху коммунизма. И дело не в политике. Без опоры оказались и те, кто считал себя антикоммунистами. И не из классового сознания надеялись люди на СССР, не потому, что «пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Все это давно не так, и на Западе рабочий — это тот же буржуй, только без денег. А надеялись потому, что у вас говорилось: «Человек человеку — брат». А по этому тоскуют все, что бы они ни говорили на людях.

Потому что чувствуют себя здесь все, как мухи, прилипшие к клейкой бумаге. Бумага эта сладкая, и вроде бы ты сам к ней тянулся, а прилип — и стало тоскливо. Сопротивляться всей этой пропаганде «нового мирового порядка», которая лезет тебе в душу и через прессу, и через рекламу, и через витрины, — у человека нет сил. Он сдается, но у него всегда была уверенность, что есть на свете Советский Союз и есть очень культурный советский народ, который на сладкую приманку не клюнет и к бумажной ловушке не прилипнет, — а там, глядишь, и нам поможет оторваться. И что же мы видим? Этот-то народ и увяз глубже всех и поверил в совсем уж невероятную ложь. Если это так — все меняется в мире.

Смотри, — говорит Эдуардо, — как из человека делают марионетку. Стоим мы в порту в Нигерии. Рядом — кубинский корабль. На берег кубинцев власти не пускают — мол, на Кубе нет демократии. Кто же это такой чувствительный к правам человека? Военный режим Нигерии, явные фашисты, которые уничтожили целые племена, миллионы людей, никто и не знает точно, сколько. Но они — свои для Буша и рады ему услужить, как раньше были своими все диктаторы — что Батиста, что Сомоса. А сегодня то же самое в Анголе. Буш, да и ваши, наверное, все требовали от Анголы свободных выборов. Когда я бывал в Анголе, мне говорили: если будут выборы и победит нынешний режим, нам устроят мясорубку. Так и получилось. Савимби устроил в Анголе кровавую баню, и никакая ООН наводить порядок не собирается.

Но дело-то не в диктаторах и не в Савимби. Вот нигерийский докер. Все, что у него есть, — кусок мешковины, чтобы прикрыть наготу. Получает гроши — и миску риса с кукурузной мукой. Живет в хижине из листьев, мы к нему заходили. Вместо мебели — картонный ящик. Детей бросил — прокормить не может, а видеть невыносимо, как умирают один за другим. Грузит каждый день какао и арахис — лучшая земля Нигерии «работает» на Европу и Америку. И он понимает это, и понимает, почему сам в жизни ни разу не пробовал шоколада из нигерийского какао. И в то же время — тычет пальцем в кубинский флаг: «Ах, боюсь Кастро!» Ну чего тебе-то бояться? «Как же, у них нет демократии». Да что такое демократия, что она тебе? «У них нет свободы!» Какая, к черту, свобода! Ты сначала детей должен накормить, они у тебя с голоду мрут! Молчит, сжимается, чувствует, что всю эту чушь о демократии ему в голову вдолбили, и она ему дороже детей стала. Так вот этот-то докер и страдает, что СССР рухнул. Значит, все. Теперь установлено во всем мире, что «дети — чушь» а многопартийность — самое главное в жизни. А он втайне надеялся, что кто-то поставит этот мир с головы на ноги.

И спрашивает меня с надеждой Эдуардо: «Неужели и у вас в России думают так же, как этот докер? Ведь он-то в школе вообще не учился, а у вас инженер на инженере». И не могу я его утешить. Да, говорю, думают примерно так же, и в первую очередь как раз инженеры. Хотя дети у них пока с голоду не умирают, но даже если и до этого дойдет, они от этой демократии не отступятся. Ведь сейчас у нас много партий — такое счастье.