Виталий Третьяков - Конфликт с Западом. Уроки и последствия

Исторически и психологически это понятно. Как минимум, с XV века Западная Европа (включая Центральную и Северную) никак не может признать, что на востоке континента существует какой-то независимый от нее гигант, не только географически и этнически являющийся частью Европы, но и живущий не по лондонским, парижским или берлинским правилам.

Я вполне понимаю, что западноевропейцам может не нравиться и сама Россия, и то, как живут русские (и иные народы нашей страны). Нам же тоже далеко не все нравится «в Европе». Но при этом я никак не могу понять, почему пресловутая европейская «толерантность» моментально улетучивается, как только речь заходит о России. И совершенно точно, что Россия и русские куда более толерантны к Европе. Никогда мы не пытались не то что навязывать ей наши, русские или российские, нормы жизни, начиная с политических, но даже и не учили Европу жизни из нашего «таежного» далека.

Комплекс евроэгоизма и европоцентризма мне известен. Ну так мало ли у кого какие комплексы – так сказать, «безобидные внутренние психопатии»? Не должны же мы, жители гигантской страны-цивилизации, под эти комплексы подстраиваться. Тем более что свои «безобидные внутренние психопатии» мы никакой Европе никогда не навязывали. А коммунизм-большевизм, вспомнит кто-то? Аргумент слабый, упрек тухлый. Коммунизм как идеология и политическая практика порожден не Россией, а как раз Западной Европой. Что же упрекать Россию за то, что она его однажды бумерангом попыталась Европе вернуть?

Итак, состояние информационной войны с Западной Европой для России есть константа. Равно как и то, что константой европейской истории в целом является то, что все три Большие европейские войны (две из которых носят официальное название мировых, а наполеоновская таковой по факту являлась), начинались не Россией, но развивались в сторону России. После чего русские войска и вынуждены были брать то Париж, то Берлин (а по пути и все остальные столицы стран, союзных Наполеону и Гитлеру).

Надо думать, самый острый вопрос, который поставил мне норвежский журналист, формулировался так: а как же можно, коль скоро вы говорите о постоянном нахождении России в состоянии информационной войны с Западом, совместить эту войну и свободу печати (свободу СМИ)?

Очень просто, ответил я. Когда идет война, то для любой воюющей стороны (и Запад в этом смысле не исключение) прежде всего важна победа в ней. И институт свободы печати используется преимущественно с этой целью. Если у вас на сей счет есть сомнения, то попробуйте в виде эксперимента предложить главному редактору вашей газеты статью, в которой вы бы доказывали, что Путин является не последним диктатором Европы, мечтающим оккупировать Киев, Вильнюс, Ригу, Таллин и Варшаву (это только на первом этапе), а политиком, деятельность которого можно и нужно оценивать положительно. По результатам этого эксперимента мы и увидим, отступают ли, например, в вашей стране цели информационной войны перед святостью института свободы СМИ.

А вот в те редкие годы, когда накал информационной войны между Западом и Россией спадает до минимального уровня, мы и видим, что и у нас, и на Западе эта самая свобода расцветает.

Кроме того, нужно заметить, что в конституции России, как в конституциях других европейских стран, записано, что свобода СМИ является одной из основополагающих, гарантируется и охраняется государством. Причем данная свобода декларируется как свобода для всех граждан соответствующей страны, а не для каких-то избранных кругов. Между тем, о чем я, кстати, честно говорю своим студентам, в реальности этой свободой пользуются только три группы граждан: собственно журналисты, представители правящего класса (или элиты) и те, кого в России называют интеллигенцией, а в настоящее время под этой маркой все больше выступают представители художественной богемы, шоу-бизнеса, кинозвезды и экстремалы, представляющие так называемое актуальное искусство. Так что если мы с вами – у вас на Западе, и у нас в России, узурпировали данную нашими конституциями свободу СМИ, то давайте, по крайней мере, честно признаемся, что голос народа как такового в СМИ не звучит ни у нас, ни у вас.

Вот так я понимаю реальное положение дел в современных медиа и, на мой взгляд, только после того, как мы честно признаем реальность (как информационной войны, так и узурпации института свободы СМИ меньшей частью населения), западным и российским журналистам, а равно и политикам стоит спорить, чья из «картинок», например, событий на Украине соответствует правде.

2015 г.

Предупреждение автора: данный текст является художественным произведением и защищен конституционным правом на свободу творчества.

Действующие лица.

Солисты: Мединский, Мездрич, Кехман, Кулябин – все голые.

Вагнер – автор музыки. На сцене не появляется, посему одет.

Симфонический оркестр во главе с дирижером – все голые.

Мужской хор – все голые.

Женский хор – все голые.

Миманс – все голые.

Зрители (исполняют роли зрителей) – все голые (верхняя одежда и белье сдаются в гардероб).

Театральные критики и критикессы (исполняют роли критиков и критикесс) – все голые.

Примечание режиссера спектакля: Предполагаю, что некоторые критики и особенно критикессы определенного возраста и особенностей телосложения не захотят раздеваться. Несмотря на то, что это противоречит моему художественному замыслу, не нужно оголять их принудительно, так как это может негативно повлиять на объективность будущих рецензий.

Служба безопасности театра и прочие служащие – в форменной одежде, так как участниками спектакля не являются.

Либретто.

Действие развивается по сюжету любой из опер Вагнера, но, согласно концепции постановщика, при свободном перемещении солистов по сцене и зрительному залу. Оркестр исполняет музыку, хоры в основном поют, солисты – солируют (преимущественно на авансцене) либо поют дуэтами: Мездрич с Кулябиным, Мединский с Кехманом (в этом случае – спиной друг к другу, что показывает вечную борьбу Художника с властью).

Миманс – миманствует. С учетом заданного жизнью однообразия полового состава главных действующих лиц (солистов) при драматургической неизбежности любовных интриг и треугольников миманс работает в парадигме гомосексуальности, компенсируя разнообразием поз и позиций неизбежную монотонность графики гениталий солистов.

Сценическое действие делится на акты, которые гармоничным образом чередуются: то власть имеет (в плохом смысле) Художника, то Художник имеет власть (в том же самом смысле).

Артисты, исполняющие роли зрителей (народа), безмолвствуют. Однако их мимика должна демонстрировать тайный страх перед властью и не менее тайный восторг перед Художником. Но явно выраженного восторга (крики одобрения, приветственные жесты, аплодисменты, бурные овации и цветы) быть не должно. Ибо народ крайне забит и запуган.