Александр Каревин - Сумерки невежества. Технология лжи, или 75 очерков о современной фальсификации истории Украины

«Совершенно неясно, почему сватовство 65-летнего вдовца — Мазепы рассматривается некоторыми как «блуд», а женитьба старого генерала на Татьяне Лариной — как идеал любви и верности» (с. 10).

Незнакомство Таировой-Яковлевой со знаменитым произведением Александра Пушкина отмечал в рецензии на первую ее «монографию» о Мазепе доктор исторических наук С.Н. Полторак [10] Полторак С.Н. О мазеповедении и иудознавстве // Клио. 2007. № 3. С. 131. . К этому мнению можно присоединиться. Пушкинскую Татьяну всегда превозносили как идеал верности мужу, но не любви (любила-то она Онегина). Недостаточно высокий уровень образованности «ученой» дамы (иначе незнание «Евгения Онегина» расценить невозможно) обнаруживается здесь явственно, несмотря на все ее ученые степени и звания.

А подтверждается сей уровень репликой автора книги по поводу имевшей когда-то место в Южной Африке театральной постановки пьесы о гетмане: «Нам трудно представить себе Мазепу в исполнении коренного жителя Африканского континента» (с. 8). Представлять чернокожего актера в указанной роли нет необходимости. Почти до конца прошлого века Южно-Африканская Республика являлась высокоразвитым государством белых, о чем известно очень многим людям и без высшего образования. (Люди с высшим образованием об этом, наверное, знают все, ну, кроме одного профессора Санкт-Петербургского университета.)

Теперь об историографическом обзоре, включенном во введение. Такие обзоры, краткий рассказ о работах тех, кто писал на соответствующую тему ранее, являются неотъемлемой принадлежностью научных (или претендующих на научность) трудов. У Татьяны Геннадьевны обзор не получился. И не мудрено: прежде чем говорить о работах «предшественников», желательно эти работы хотя бы прочесть, что она делала далеко не всегда.

Например, Таирова-Яковлева уверена, что «для выдающегося русского поэта, демократа и декабриста К.Ф. Рылеева Мазепа был идеалом борца за свободу и независимость» (с. 8). Она упоминает поэму «Войнаровский», с которой явно незнакома. Борцом за свободу Рылеев изобразил гетманского племянника Андрея Войнаровского. О дяде же его устами своего героя высказывается не совсем лестно:

В плане оставшейся ненаписанной поэмы «Мазепа» Рылеев высказался определеннее: «Мазепа. Гетман Малороссии. Угрюмый семидесятилетний старец. Человек властолюбивый и хитрый, великий лицемер, скрывающий свои злые намерения под желанием блага родине» [12] Там же. С. 413. . Неблагоприятные отзывы о гетмане можно найти и в других черновых заметках поэта (они опубликованы).

Не лучшую информированность проявляет «ученая» дама в вопросе об отношении к Мазепе авторов народных дум. Она, правда, признает, что ими гетман изображается в неприглядном виде, но стремится обесценить этот факт: «При изучении казацких дум, посвященных Мазепе, следует проявлять осторожность. Знаток украинского народного творчества Драгоманов считал многие из них фальшивыми» (с. 9).

Соответствующую работу Драгоманова Татьяна Геннадьевна не читала (это следует из библиографической сноски), пользовалась пересказом других авторов, а напрасно. Знаток народного творчества, Михаил Драгоманов действительно признавал поддельными некоторые из опубликованных ранее дум, но в своем труде публиковал произведения подлинные, записанные квалифицированными собирателями фольклора непосредственно «из народных уст» [13] Драгоманов М. Політичні пісні украіjнського народу ХVIII–XIX ст. Частина 1. Розділ ІІ. Женева, 1885. С. 5. . А там «проклятый Мазепа», «превражий Мазепа», «пес Мазепа» и тому подобные выражения попадаются на каждом шагу [14] Там же. С. 1, 2 и др. .

В научной мазеповедческой литературе Таирова-Яковлева тоже ориентируется слабо. Значение трудов дореволюционных российских исследователей отвергается ею напрочь: «Нельзя всерьез судить об истинном мнении о Мазепе историков, чьи работы подвергались жесточайшей цензуре, а именно так обстояло дело и в Российской империи, и в Советском Союзе» (с. 7). В частности, сочинительница подозревает в политической заангажированности Николая Костомарова, который «писал свою монографию в годы, когда украинское движение (после разгрома Кирилло-Мефодиевского товарищества) пыталось примириться с российскими властями и старательно подчеркивало свой отказ от любых идей сепаратизма» (там же).

Развивая мысль, «ученая» дама сообщает, что «после отмены в начале ХХ века цензуры сразу же появились русские исследования, где высказывались совершенно иные суждения о Мазепе (не говоря уже об украинских «промазепинских» работах, например монографии Ф.М. Уманца») (там же).

Доктору исторических наук не мешало бы знать, что предварительную цензуру для книг объемом более десяти печатных листов (то есть для всех солидных монографий по истории) отменили в России в 1865 году. Значение цензурных строгостей более раннего периода также преувеличено. Не в них нужно искать истоки негативных оценок гетмана русской историографией. Скажем, упомянутый Михаил Драгоманов [15] Сегодня его считают украинским ученым, но в то время деятелей науки на украинских (малорусских) и великорусских не делили — все были русскими. , историк, фольклорист, литературовед и в то же время ярый противник самодержавия, оказавшись в 1876 году за границей, мог не бояться цензоров. Но Мазепу он все равно именовал «проходимцем» [16] Драгоманов М. Указ. соч. Частина 1. Розділ І. Женева, 1883. С. XLVIII. .

В «подцензурной» России о гетмане высказывались умереннее. Названная Татьяной Геннадьевной книга Ф.М. Уманца, задавшегося определенной целью оправдать Мазепу, вышла в Петербурге в 1897 году (то есть до пресловутых свобод 1905 года). Ее критиковали, но не запрещали.

Стоит также напомнить, что Кирилло-Мефодиевское общество было разгромлено в 1847 году, а монографию «Мазепа» Николай Костомаров писал в конце 1870-х — начале 1880-х годов (в совершенно другую эпоху). Можно догадаться, что директор Центра по изучению истории Украины перепутала разгром Кирилло-Мефодиевского общества с другим репрессивным актом, так называемым Эмским указом 1876 года (вряд ли настоящий историк допустил бы столь грубую ошибку).