Николай Губенко - Театр абсурда. Во что превратили Россию

– Годы, проведенные на посту министра культуры СССР, не стали для меня потерянными. Министерство культуры СССР было одним из первых, в котором начали разрабатывать те основы законодательства, которые позже стали стержнем российского законодательства по культуре.

Нам удалось создать Межреспубликанский совет, который не по указке из Центра, а самостоятельно распределял средства, разрабатывал культурные программы, привлекал внебюджетные источники финансирования.

Я был не просто чиновником, а человеком из профессии, знающим насущные проблемы творческих людей. Более того, я продолжал работать как актер и режиссер, а, значит, был внутри процесса. Дверь кабинета министра была открыта для всех, и многие через министра были услышаны и Президентом, и Правительством.

И не только услышаны, решались многие профессиональные проблемы. Именно в 1989–1991 гг. степень профессиональной солидарности кинематографистов, театралов, живописцев, композиторов была весьма высока.

Я не говорю, что в этом моя заслуга. Нет. Просто я думаю, люди поняли, что с приходом во власть профессионала, можно быть понятым, а значит можно работать вместе с властью. Спросите об этом Растроповича, Ю. Башмета, В. Спивакова, С. Безродную… И это только в музыке. Сейчас они по-разному относятся ко мне, но тогда… Спросите.

И, наверное, не случайно двенадцать министров культуры бывших союзных республик обратились после развала Союза к Б. Ельцину с просьбой сохранить координирующий орган власти в области культуры.

– Кстати, из области «хорошего и полезного». Сохранилось ли сейчас прежде крепкое театральное братство?

– Нет. И последний съезд СТД РФ (а один из делегатов расшифровал эту аббревиатуру как Союз театральных дельцов) это показал. О каком братстве может идти речь, когда девятый год на глазах у театрального «братства» уничтожают театр «Содружество актеров Таганки», которым я руковожу, и не нашлось человека в СТД, который бы просто обратил на это внимание. Девятый год!.. Ни копейки из бюджета Москвы, а это московский театр. Сто пятьдесят коллег, живущих почти впроголодь. Это не в упрек СТД. Я понимаю, что проблема нашего театра носит политический оттенок. Но грустно сознавать, что у коллег за исключением, пожалуй, одного-единственного Виталия Вульфа, не нашлось добрых слов поддержки. О каком братстве Вы говорите?

– А как с этим обстоят дела в кинематографии?

– Ничуть не лучше.

– В дни, когда не хватает добрых светлых картин, пронизанных идеями милосердия и гуманизма, не хотели бы вы вновь обратиться к кинематографу?

– Если бы идеи милосердия, справедливости были востребованы нашими продюсерами, я, конечно, снял бы еще картину.

Профессия режиссера уникальна, одиночество – одно из базовых ее основ. Мне всегда была необходима исключительная сосредоточенность на теме. Только одиночество дает такую возможность. Мой незатейливый фильм «Пришел солдат с фронта», по показателям кассовых сборов, просмотрело 68 миллионов зрителей. Конечно, в этом большая заслуга автора сценария Василия Шукшина, актерского ансамбля, где вместе с профессионалами М. Глузским, И. Мирошниченко, снимались типажи, простые крестьяне. Но главное все-таки – сострадание, которым пронизана картина. Люди, воспитанные на литературе Толстого, Достоевского, Чехова, хотят видеть кино в традициях, свойственных нашей культуре. Но для продюсеров сострадание не прибыльно. В результате отечественный кинематограф утратил свое лицо. Кинематограф, некогда входивший в тройку лучших кинематографий мира, всего лишь за десять лет превратился в ничтожный бессодержательный полуфабрикат американского боевика или мыльной оперы. И все же серьезные художники пытаются осмыслить сегодняшний день. И делают это талантливо. Я имею в виду «Брат» Балабанова, «Кавказский пленник» Бодрова… А вообще я согласен с критиком Т. Москвиной: «Смотреть на кино тяжело».

– Сейчас вы работаете над спектаклем «Очень простая история». Что это за спектакль?

– Это пьеса – притча талантливого молодого драматурга Марии Ладо. Пьеса интересна своей пластичностью и библейско-притчевым характером. Хотя, на первый взгляд, может показаться простой и едва ли не примитивной. На самом деле пьеса полна глубокого смысла и весьма сложна для актеров. Его персонажи – животные и, разумеется, люди.

– Несмотря на экономические трудности театра, молодые актеры тянутся к вам. Театр состоит на две трети из молодых актеров. Как работается с ними?

– Интересно. И трудно. Они голодные, в постоянных поисках заработка. Зарплата нищенская, а они молоды. Им хочется любить, рожать детей, помогать старикам, иметь жилье. Им очень тяжело. Мне жаль, но я могу им помочь только работой.

– В связи с такой проблемой, наверное, неоднократно вставал вопрос участия актеров в антрепризах. Как вы к этому относитесь?

– Сейчас мало хороших антреприз. Часто они носят сугубо коммерческий характер, навязывая публике пошлятину и дурной вкус. Тем не менее, публика довольна, а артисты зарабатывают. Это их выбор. К сожалению, дешевизна мысли, дешевизна содержания – такова суть современной антрепризы.

– Вы руководите театром, возникшим в результате раскола. Это совсем непросто. Я думаю, помимо финансовых трудностей, возникает и масса других?

– Нам стоило больших усилий проторить тропинку к зрителям. Поначалу большая часть зрительских симпатий все-таки оставалась на стороне Театра на Таганке. Кстати, пресса сыграла в этом немаловажную роль. Она так исказила конфликт, что вина в распаде бывшего театра целиком была возложена на нас. Нас обличили в предательстве Мастера. Это абсолютная ложь.

Когда-то Таганка была одним из самых живых советских театров. Театром улиц. Ее зрителями были академики и студенты, высшие чиновники и духовная элита страны. Нас всех воспитывали спектакли: «Десять дней, которые потрясли мир», «Мать» с красным флагом и «Дубинушкой», «Живые и павшие», «Деревянные кони». Таганка была настоящим революционным театром по Цветаевой: «Два на миру у меня врага, два близнеца, неразрывно слитых: голод голодных и сытость сытых».

А сегодня – Любимов далеко ушел от своих учителей: Вахтангова, Мейерхольда, Брехта и, самое печальное, от самого себя. Сегодня – это театр сытых. На его премьерах желанные гости теперь правящая верхушка и олигархи. «Добрый человек» там больше не живет. Так что наши театры разошлись.

Никакое объединение, к несчастью, невозможно. Хотя, думаю, рано или поздно оно обязательно произойдет. Никто не вечен. Все мы уйдем из этого мира. Останется молодежь. Найдется некто, кому, возможно, удастся объединить оба коллектива.