Константин Душенов - Геополитика апокалипсиса. Новая Россия против Евросодома

Неисповедимы пути Господни! За десять лет, что она просидела на игле, Яна не подхватила ни гепатита, ни СПИДа, ни другой какой заразы. Отсиживая третью ходку в Княжево, безумно влюбилась в молодого, 24-летнего зэка, больного, как и большинство из них, целым букетом наркоманских болячек. Как-то в откровенной беседе я сказал ей: « Яна, ты же понимаешь всю безнадёжность происходящего. Восемь лет разницы. Тебе ничего не светит, даже если он выживет ». « Знаю, – говорит, – ну и что? Отлюблю за все свои горькие годы. А там – как Бог даст ». Откинулась она по звонку зимой 2010-го, и буквально тут же, сразу, у неё отказали почки. Нужна была срочная операция, но… Деньги, деньги, деньги…

Из всех женщин, с которыми мне пришлось иметь дело на зоне, больше всех, пожалуй, запомнилась мне Оксана Михайлова, молодая цыганка лет 28–29, с удивительно мягким, совсем не цыганским характером. Робкая и скромная, она даже внешне была похожа, скорее, на загорелую хохлушку: мягкий овал лица, пухлые губы, большие тихие глаза…

Попала она на зону «по 159-й», то есть за мошенничество. Подсела на иглу, а это требует денег. Можно примерно посчитать: если, скажем, среднему наркоману в день нужен 1 грамм героина, то в 2010 году минимум 1000 рублей ему (или ей) ежедневно требовалось где-то достать только «на дурь». Плюс кушать тоже что-то надо. Плюс одежда, плата за квартиру и т. п. А где взять? Вот и подворовывают по мелочи, разводят лохов «на бабки». А это как раз и есть те самые 158-я и 159-я статьи УК, по которым большинство таких «шировых» пассажиров заезжает на зону.

Оксана в своей наркомании искренне раскаивалась. Она была единственная, регулярно приходившая по утрам в т. н. «молебную комнату» читать со мной молитвенное правило. И когда по воскресеньям после обеда местный батюшка, закреплённый за нашей зоной, отец Леонид, приезжал служить молебен, всегда приходила послушать его поучения и истово молилась.

На воле у неё остался восьмилетний сын, которого она очень любила, по которому страшно скучала. Говорила совершенно искренне: «Никогда больше к этой заразе даже близко не подойду». Я ей верил.

Но… У наркоманов есть страшная по своей безысходности пословица: героин умеет ждать. А это значит, что человек, силой обстоятельств вырванный из привычной «шировой» среды, может не употреблять наркотик и год, и два, и пять лет. Но как только внешние обстоятельства, удерживающие его от проклятого зелья, отпадут, всё тут же вернётся на круги своя…

Цыганок вообще на женских зонах много, и это понятно: наркотики, воровство, мошенничество – их исконный промысел. Вот и в княжевском женском отряде их было, помнится, человек пять. Две из них – Зита и Гита (я так и не понял, были ли то их настоящие имена или лагерные «погремухи») отличались особенно буйным нравом.

Однажды меня вызвал к себе «хозяин» и буквально взмолился: « Займи ты их хоть чем-нибудь. Пусть поют, пляшут, концерт самодеятельный готовят. Замучили уже! » А досиживать этим возмутительницам спокойствия оставалось всего пару месяцев, так что средств влияния на них у администрации было уже немного. Можно было, конечно, таких неспокойных пассажирок в шизняк закатать, чтобы уж наверняка, но… Шизняк в Княжево маленький, всего три небольшие камеры-«хатки». Да и, кроме того, разнополых зэков в одну камеру не посадишь… Вот и пришлось хозяину давать мне такое странное поручение.

Эти-то самые Зита и Гита за что-то решительно невзлюбили Оксану. Хотя, если вдуматься, чего тут непонятного: по характеру своему она была их полной противоположностью. И приходилось ей ох, как несладко. А учитывая ещё особенности внутрицыганских взаимоотношений, дело и вовсе могло совсем плохо кончиться.

Я ничего этого, естественно, не знал. А кабы и знал – что с того? Дело это касалось только их самих, а попытки на зоне влезть в чужие дела пресекаются самым решительным образом. Но однажды ко мне подошёл незнакомый зэк лет 30–35, и вдруг попросил: « Ты ведь в клубе рулишь? Тебе наверняка там уборщица нужна. Возьми из женского отряда Михайлову, а? ». Уборщица мне в клубе, положим, действительно была нужна. Но почему именно её? И тут этот парень, который – о чудеса, чего-чего только не случается на просторах империи ФСИН! – просто влюбился в Оксану вполне платонически, рассказал мне её историю. « Помоги , – говорит. – Они ей героин на шмоне подбросят. Жалко… »

А надо сказать, что в случае, если бы мне удалось получить у начальства разрешение на то, чтобы перевести её в клуб, такое назначение автоматически освобождало её от других работ. То есть она могла бы всё время, за исключением обязательных построений, приёма пищи и сна, проводить в клубе, вдали от своих обидчиц. Без особого рвения и надежды я пошёл к лагерному замполиту и он, неожиданно для меня, легко согласился: « Бери её! Клуб, действительно, большой, надо его в чистоте содержать ». Был, впрочем, у него тут свой интерес: он все комиссии (а комиссий разных на зону приезжает немеряно) в этот клуб водил, показывая, на какую недосягаемую высоту поднял воспитательную работу в среде «спецконтингента»…

Оксана очень скучала по сыну. А сегодня на каждой зоне у зэков есть мобильные телефоны. Естественно, не у всех. Естественно, это категорически запрещено. Естественно, за это строго наказывают: минимум – шизняк, а то и на «перережим», то есть на зону с более жёстким режимом, можно загреметь. Но телефоны всё равно есть.

О некоторых администрация знает и смотрит сквозь пальцы – это о тех, которыми пользуются «козлы». Им, таким образом, оплачивается их верность начальству и готовность выполнить любой приказ местных оперов. Но есть телефоны, которые неподконтрольны ни операм, ни козлам. Их ищут, регулярно изымают на шмонах, владельцев наказывают, но поделать ничего не могут: взамен изъятых появляются новые – которые, кстати, зачастую за взятку проносят сами же сотрудники.

Был в Княжево телефон и у меня.

А надо сказать, что мобильная связь там – отвратительная. Непонятно, почему. Местная молва гласит, что военные что-то оттуда не до конца вывезли, и это «что-то» до сих пор мешает мобилам надёжно принимать сигнал. Но я думаю, вряд ли. Проще было бы предположить, что это администрация глушит сигнал – такие «глушилки» встречаются на зонах. Но администрация в Княжево страдала от перебоев связи наравне с зэками, и в здании штаба связь была такой же отвратительной, как и в бараке.

Короче, на всей зоне было лишь несколько мест, где мобильники работали более или менее надёжно. И одно из таких «золотых» мест было в клубе, на кухне. Жалея Оксану, я каждый вечер давал ей телефон, чтобы она могла поговорить с сыном. А для того, чтобы её не засёк дежурный инспектор, я эту кухню закрывал. Вешал с внешней стороны большой замок, и уходил, чтобы, в случае чего, и меня в ближайшие 20–30 минут было непросто найти.