Вера Дорофеева - Сто лет восхождения

И все-таки Берлин вошел за десятилетия в ее плоть и кровь, в ее речь, ставшую истинно берлинской, хотя Лиза родилась и выросла в Вене.

В канун 1939 года сюда, в Кюнгэльв — курортное местечко под Гетеборгом в Швеции, приехал племянник Отто. Он привез письмо, которое вывело ее из равновесия.

Так, значит, это свершилось почти пять лет назад. А они, как те слепцы-солдаты на берлинских улицах, не заметили. Или старались не замечать? А ведь само явление, подобно дрессированной собаке-поводырю, не раз и не два подводило их к правильному ответу. Неизвестно, дух ли соперничества, ревность ли к успехам других, неприятие ли чужих предложений, а может быть, просто повседневная обыденность и вера в обязательность постулатов мешали увидеть, понять то главное, ради чего Лиза, собственно, и жила и терпела оскорбительное «юде» в стенах Института кайзера Вильгельма. И вот она эмигрантка, как и Джемс Франк. И бесконечно одинока, особенно сейчас, посреди заснеженного плато с письмом верного друга Отто Гана и своими мучительными размышлениями.

Помимо воли, инстинктивно включился в работу мозг, возбуждаясь энергией, нетерпением.

Итак, в 1934 году Ферми и его «мальчуганы» — Эдуардо Амальди, Оскар Агостино, Франк Разетти и Эмилио Сегрэ,— примитивной нейтронной пушкой все-таки расщепили атомы урана. Они охотились на лань. А смертельно ранили льва. Поэтому в поисках подстреленной добычи прошли мимо заваленного ими царя зверей. Потом за итальянцами по этой охотничьей тропе устремились все: и супруги Жолио-Кюри в Париже, и ленинградцы во главе с этим рослым, с открытым симпатичным лицом и трудно произносимой фамилией молодым человеком, и они с Отто Ганом.

С самого начала, с первых шагов «ружье» было заряжено не той пулей. Ферми предполагал, что он получит, облучая уран, новые трансурановые элементы, которые, бесспорно, будут давать мощную радиацию. А раз так, необходимо отделить слабую радиацию, испускаемую самим ураном, от ожидаемой мощной радиации этих новых, предполагаемых элементов. Необходимо своеобразное сито — тончайшая, в несколько сотых миллиметра, пластина из алюминия, которая защитит подключенный к камере осциллограф от побочных явлений. Так рассуждал Ферми. Так рассуждали все остальные, повторяя его эксперимент.

Действительно, словно сама природа, чутко вслушиваясь во все нарастающий гул танковых моторов и вой пикирующих бомбардировщиков, медлила, оттягивала главное открытие двадцатого века.

Правда, случай чуть не вмешался в историю не только ядерных исследований, но и в судьбу предвоенной Европы. Два швейцарских физика, как и многие другие, попытались повторить эксперимент Ферми. В 1936 году они скопировали опыт итальянца, по рассеянности забыв про алюминиевую пластину. И вот на экране осциллографа возникли остроконечные, изломанные пики, которые словно стремились пронзить замкнутое пространство экрана, заключенного в эбонитовое кольцо. В урановой камере, бесспорно, происходило космическое извержение, выделяющее огромное количество энергии. Но инертность мышления не позволила им даже допустить такое предположение. Швейцарцы единодушно решили, что «проклятый аппарат искрит», заменили его, на этот раз не забыв уже про пластинку алюминиевой фольги.

Да, они потратили почти пять лет на изучение «странных элементов», которые возникали после облучения урана нейтронами.

Сложной методикой, которую разработала Ирэн Жолио-Кюри вместе с известным югославским радиохимиком Павлом Савичем, удалось определить свойства загадочного элемента Х, полученного в результате нейтронного облучения урана. Да, он похож на лантан — редкоземельный элемент, утверждали Ирэн и Савич, но это все же не лантан. Да, он очень похож по своим свойствам на осколок урана, но скорее это все же новый трансурановый элемент. Открыв раскол урана, Ирэн и Савич все-таки прошли мимо него.

Все тот же таинственный элемент Х решили поймать, измерить и сорвать с него маску немецкие ученые Отто Ган и Фриц Штрассман. Они славились своей добросовестностью и скрупулезностью.

В результате бомбардировки урана нейтронами, причем очень малой мощности, возникали как бы три легких элемента, стоящих один за другим в таблице Менделеева. Но откуда они могли появиться?

Ответ на это мог быть только один, хотя это было невероятно и противоречило всем физическим законам. Нейтроны расщепляли ядра урана на три осколка, каждый из которых был соответственно схож с теми самыми легкими элементами. Это-то сходство и вводило в заблуждение всех исследователей, причастных к ядерной проблеме, в течение последних лет.

Ган и Штрассман обладали бесспорным, многолетним и вполне заслуженным авторитетом радиохимиков. Но все-таки химиков. А расщепление ядра — это дело физиков. И как быть с такими авторитетами, как Эйнштейн и Планк, Бор и Ферми?..

Конечно, с точки зрения химиков, открытие их бесспорно. Они даже поспешили отправить свой доклад в «Натюр виссеншафтен» — солидный научный еженедельник. Но все-таки был необходим физик, желательно теоретик. Так ушло письмо в Швецию к Лизе Мейтнер, тесно связанной с ними многолетней совместной работой.

И вот они, два эмигранта, Лиза Мейтнер и ее племянник Отто Фриш, на заснеженном плато пустынного курортного местечка обсуждают письмо из Берлина. Фриш, веря в незыблемые постулаты физики, которым теперь противоборствует химия, произносит лишь краткое: «Невероятно!» — и дальше со свойственной молодым людям безапелляционностью заявляет: «Обсуждать это — лишь тратить время».

Они молча все шли и шли: Лиза по извилистой тропинке, Отто рядом на лыжах. Противоречивые сомнения давили на узкие плечи хрупкой, шестидесятилетней женщины. И снова одиночество: Отто своим бескомпромиссным возгласом «Невероятно!» отсек все попытки совместного обсуждения.

Лиза Мейтнер остановилась и в который раз оглянулась вокруг. Все было на месте. И лес, и плато, и приветливо освещенные окна полупустого пансионата, и тишина, опустившаяся на благословенно-сонный Кюнгэльв. И все было не так. Несколько страничек письма, как детонатор, взорвали и обнажили все, что копилось годами — догадки, сомнения, разочарования, все, что спрессовалось плотным слоем лет, прожитых ею в науке.

Будь благословенно это поваленное дерево на самой опушке леса, до которого они все же дошли. На ёго ствол опустилась Лиза, у которой не было сил после пережитого возвратиться в отель, но зато достало энергии, чтобы прямо на снегу без всяких таблиц и справочников вывести массу ядра. Так началась их работа — поиск в физических джунглях льва, подстреленного еще четыре года назад Ферми вместо лани.

Последующие несколько дней слились в один длинный день. Так изматывающе было это их совместное продвижение к уже обнаруженной, но еще не обоснованной истине. Первоначальные символы физических формул, выведенные Лизой на снегу, перенесенные затем на бумагу, постепенно подводили к конечному, уже ожидаемому и все же фантастическому выводу: новая форма ядерной реакции высвобождала огромное количество энергии.