Карл Саган - Мир, полный демонов: Наука — как свеча во тьме

Папская булла 1517 г. провела разграничение между явлениями «во сне» и «божественными». Даже в эпоху предельного легковерия светские и церковные власти все же оставались настороже, остерегаясь галлюцинаций и обмана.

Тем не менее католическое духовенство в основном поддерживало эти явления повсюду в средневековой Европе, особенно потому, что наставления Богородицы вполне соответствовали идеологии клириков. Хватало самого ничтожного «доказательства» — камня, отпечатка ступни, — ничего более убедительного не требовалось. Но к началу XV в. Реформация вынудила католическую церковь пересмотреть свое отношение к видениям: претендуя на откровение, свидетели нарушали монополию церкви на посредничество между Богом и человеком. К тому же некоторые видения, в том числе видения Жанны д'Арк, были отнюдь не так удобны с политической или моральной точки зрения. Судьи Жанны д'Арк в 1431 г. весьма откровенно писали, чем им досаждают ее видения:

Великая опасность происходит от самонадеянности человека, убежденного, будто он имел видения и откровения и потому лгущего о делах Божьих, произносящего лжепророчества и иные слова якобы от Бога, а на самом деле вымышленные. Этим соблазняется народ, возникают новые секты и прочее неблагочестие, подрывающее церковь и католическую веру.

И Жанну д'Арк, и Джироламо Савонаролу их видения привели на костер.

В 1516 г. Пятый Латеранский собор предоставил право судить о подлинности видений исключительно Апостольскому престолу. Бедные крестьяне подвергались суровой казни даже за видения, не имевшие никакой политической подоплеки. Инквизитор Лисенсиадо отзывался о видении молодой женщины Франсиски Брава как о «ущербе для святой католической веры и подрыве ее авторитета». Ее видение сводилось к «суете и легкомыслию». «Следовало бы обойтись с ней с большей суровостью», — заключает господин инквизитор:

Но с учетом определенных разумных причин, побуждающих нас смягчить суровость приговора, мы назначаем в наказание Франсиски ла Бравы и в пример другим, дабы не покушались на подобное, посадить ее на осла и, дав ей публично сто ударов кнутом, провезти по улицам Бельмонте обнаженной выше пояса, и такое же число ударов сходным образом в городе Эль Китанар. И отныне ей запрещено говорить или доказывать публично или частным порядком, словом или намеком то, о чем она говорила на исповеди, или же она будет осуждена как нераскаянная грешница, не признающая то, чему учит святая католическая церковь.

Удивительно, как часто вопреки таким угрозам человек, имевший видение, упорно его отстаивал, и хотя его всячески поощряли признаться, что то был сон, или ложь, или какой-то обман чувств, свидетель все же твердил, что было истинное и подлинное видение.

И каким образом богословские и иконографические подробности видений в разных местах могли так точно совпасть в эпоху, когда почти все население было безграмотно, когда информация не распространялась газетами, радио и телевидением? Уильям Кристиан видел ответ на эту загадку в церковной драматургии, особенно в рождественских спектаклях, в проповедях с амвона и рассказах странствующих монахов и пилигримов. Слухи о новом святилище распространялись быстро. Люди отправлялись за сто и двести километров в надежде исцелить больного ребенка у камня, на который ступила Богоматерь. Ведения и формировавшиеся легенды влияли друг на друга. В эпоху частых засух, эпидемий и войн, при отсутствии медицинской и социальной помощи, когда никто и не слыхивал о систематическом образовании и научном методе, эти рассказы скептицизма не вызывали.

Почему видения дают такие простенькие указания? Неужели столь чтимая католиками Дева Мария должна самолично явиться лишь затем, чтобы в деревне, населенной несколькими тысячами душ, восстановили часовню и перестали браниться? Почему в ее речах не содержится ничего более существенного — какого-нибудь пророчества, смысл которого открылся бы спустя годы, и стало бы ясно, что подобное знание могло исходить лишь от Бога? Разве это не сыграло бы на руку католичеству в борьбе против Реформации и Просвещения? Но ни одно видение не пытается исправить известное заблуждение Церкви, помещавшей Землю в центр Вселенной, или предостеречь ее от соглашательства с нацистской Германией — двух серьезных как с моральной, так и с исторической точки зрения ошибок, которые, к его чести, признал папа Иоанн Павел II.

Ни один святой не воспротивился обычаю пытать и сжигать «ведьм» и еретиков. Почему так? Не видели, что творится? Не понимали, как это дурно? И почему Мария всегда посылает бедного крестьянина с вестью к местным властям? Не могла обратиться к местным властям напрямую? Или даже к королю и папе? В XIX и XX вв. явления приобрели политическую окраску. В Фатиме (Португалия) в 1917 г. Дева явилась выразить свое возмущение тем, что церковная власть сменилась мирской, а в Гарабандале (Испания) видения 1961-1965 гг. угрожали концом света, если не будут возвращены консервативные учения как в политике, так и в религии.

Лично я вижу немало общего между явлениями Марии и похищениями инопланетянами, пусть даже те, кто имел видения, не возносились на небеса и никто не экспериментировал с их репродуктивными органами. И в том и в другом случае людям являются существа небольшого роста, от метра до метра с небольшим. Являются они с неба. Сообщение их, хотя и небесного происхождения, звучит как-то уж очень простенько и приземленно. Явление трудно отличить от сна. Свидетели, а чаще всего свидетельницы, опасаются разглашать видение, особенно встретив отпор и насмешки вышестоящих мужчин. И все же они не могут молчать, а утверждают реальность своего видения. Имеются способы распространения сюжета, он обсуждается, детали сверяются даже на расстоянии, между свидетелями, лично не знакомыми друг с другом. Если рядом со свидетелем стояли другие люди, то они ничего не заметили. Знамения и другие доказательства подлинности видения не представляют собой ничего особенного, чего люди не могли бы приобрести или изготовить без помощи свыше. Мария относится к требованию доказательств без малейшего сочувствия: известны случаи, когда она согласилась исцелить лишь тех, кто поверил рассказу о явлении, прежде чем она представила «доказательства». И хотя в тогдашнем мире не было современных психотерапевтов, общество пронизывала сеть влиятельных приходских священников и их начальства, которые были заинтересованы в реальности подобных видений.

В наше время все еще продолжаются видения Марии и ангелов, а также (об этом упоминает Скотт Спэрроу, психотерапевт, лечащий гипнозом) Иисуса. В книге «Я с тобой вовеки: подлинные истории общения с Иисусом» (I Am With You Always: True Stories of Encounters with Jesus, Bantam, 1995), собраны рассказы очевидцев, порой банальные, порой трогательные. В большинстве случаев это сновидения, рассказчики сами называют их сновидениями, а немногие, которые именуются просто видениями, отличаются от снов «лишь тем, что мы переживали их наяву». С точки зрения Спэрроу назвать что-то сном не значит лишить чего-то реальности. По мнению этого врача, любое привидевшееся вам во сне существо, любое событие реально существуют в мире за пределами вашей головы. Он наотрез отрицает «субъективность» снов. И не нужно доказательств. Если вам что-то приснилось, если вам это понравилось, если вы ощутили чудо, значит, все произошло на самом деле. Если чему-то и отказано в праве на существование, то скептицизму. Когда Иисус советует женщине, чей брак сделался «невыносимым», выгнать своего негодяя-супруга, Спэрроу, соглашаясь, что подобный совет удивит «сторонников евангельского отношения к браку», допускает, что в этом конкретном случае «вероятно, можно было бы предположить, что совет происходит изнутри, а не извне». А если бы кому-то во сне Иисус посоветовал сделать аборт или отомстить врагу? Раз уж мы вынуждены в какой-то момент обозначить границу и какие-то сны признать всего лишь снами или вымыслом, то почему же не все?