Николас Уэйд - Неудобное наследство: Гены, расы и история человечества

Удивительно то, что за все это время китайцы не внесли в устройство телескопа никаких улучшений. Также они не выказали устойчивого интереса к переосмыслению и принятию европейских теорий и идей о Вселенной, как ни засыпали их иезуиты данными последних европейских исследований. За китайскими астрономами стояла многовековая традиция астрономических наблюдений. Но она выросла из космологической системы, от которой китайцы не хотели отказываться. Кроме того, сопротивление новым идеям поддерживалось скрытой ксенофобией. «Лучше плохая астрономия, чем западные варвары в Китае», — писал ученый Ян Гуансянь, выступавший против христианства [6].

И Китай, и мусульманский мир страдали от «дефицита любознательности» по отношению к миру природы, считает Хафф и связывает это с системами образования. Но различия между европейскими обществами и прочими выходили далеко за пределы образования и научного любопытства. Реакция на телескоп показывает, что к началу XVII в. уже возникли фундаментальные различия в социальном поведении четырех цивилизаций и воплощавших его институтах. Европейские общества стали склонными к инновациям, нацеленными на контакты с другими странами, готовыми развивать и применять новые знания и достаточно открытыми и восприимчивыми, чтобы не позволять старым порядкам подавлять новое. Общества Китая и исламского мира, как и прежде, были обременены традиционными религиозными структурами и слишком зависимы и раболепны, чтобы поддерживать свободу мысли и новаторство.

Тенденции XVII в., обнаруженные благодаря проделанному Хаффом эксперименту с телескопом, продолжаются до настоящего времени, как ни удивительно, почти без изменений. Четыреста лет спустя европейские общества остаются по–прежнему более склонными к открытости и новаторству, чем прочие. Исламские общества так же, как и раньше, ориентированы на себя и свои интересы, замкнуты, традиционны и враждебны к инакомыслию. В Китае по–прежнему царит авторитарный режим, подавляющий всякую оппозицию и препятствующий свободному обмену идеями и информацией. Устойчивость этих тенденций хоть и не доказывает, но явно свидетельствует о том, что основы этих обществ и их институтов, вероятно, закладывались эволюционными силами.

Запад, в связи с тем что его общества открыты и склонны к инновациям, достиг такого уровня, который позволяет доминировать во многих сферах, несмотря на тот факт, что его методы и знания долгое время были и остаются открытой книгой, скопировать которую может каждый. Бо́льшая часть мира сейчас интегрирована в западную экономическую систему. Но Япония и Китай, два основных экономических соперника Запада, пока не подают признаков того, что становятся более восприимчивы к новшествам. Большинство успешных мировых корпораций по–прежнему находятся на Западе. Американцы и европейцы все так же доминируют в большинстве научных областей и получают больше Нобелевских премий.

Запад продолжает лидировать в сфере вооружений. Но его первенство не было постоянным. Япония разгромила русский флот в битве при Цусиме в 1905 г. и захватила восточноазиатские укрепления европейских колониальных войск во Второй мировой войне. Китай на равных сражался с США в Корейской войне, и США не смогли победить во Вьетнаме. Европейские военные силы были выведены из многих колоний, когда цена их пребывания там стала слишком высока. Но по сути превосходство западных армий оставалось неизменным со времен османского вторжения в XVII в. На протяжении столетий самыми серьезными противниками западных держав были другие западные страны.

Западная наука, движущая сила технологий, продолжает удерживать прочное лидерство среди других стран. Несмотря на ожидания, что японская наука достигнет внушительных успехов и приобретет огромное влияние в результате модернизации страны, этот расцвет не удался. И, несмотря на внушительные инвестиции в научные исследования, нет гарантии, что даже с таким количеством научных сотрудников и разработок Китай сможет стать главной научной державой. Наука в целом склонна ниспровергать и, по крайней мере в областях наибольшего прогресса, требовать пересмотра общепринятых теорий. Восточноазиатские общества обычно высоко ценят конформизм и уважение к вышестоящим, а это только препятствует процветанию науки.

Во всем мире западная медицина доказала свою эффективность по сравнению с традиционными методами. Западная музыка, искусство и кино в основном отличаются более творческим подходом, чем связанные традицией культуры Востока, а открытость западных обществ многим кажется более привлекательной. Было бы неверно приписывать особые достоинства европейцам как индивидуумам: они мало отличаются от всех прочих. Но европейское общественное устройство и особенно его институты оказались по ряду критериев более продуктивными и новаторскими, чем в других цивилизациях. Чем же объясняется восхождение и продолжительный успех Запада?

Одно из объяснений подъема Запада — географическое. Географ Джаред Даймонд является новейшим представителем этой идеи. В своей широко известной книге «Ружья, микробы и сталь» он утверждает, что Запад обладает бóльшим могуществом, чем другие регионы, просто потому, что он получил преимущество в виде более благоприятных условий для сельского хозяйства. Свойства самих людей или их сообществ, по его мнению, не имеют к этому никакого отношения. Все в человеческой истории было предопределено географическими особенностями местности, такими как виды растений и животных, которые можно было одомашнить, или болезни, эндемичные для одних популяций и отсутствующие в других.

Несмотря на популярность книги Даймонда, в этом утверждении есть несколько серьезных упущений. Одно из них — антиэволюционное предположение, что имеет значение только география, но не гены. Сам Даймонд написал, что содержание его книги можно сформулировать в одном предложении: «История разных народов сложилась по–разному из–за разницы в их географических условиях, а не из–за биологической разницы между ними самими» [7]. Однако же географический детерминизм — столь же абсурдная позиция, как и генетический детерминизм, поскольку эволюция означает взаимодействие географии и генетики.

Книга Даймонда выстроена как ответ на вопрос, который ему задал новогвинеец: почему западная цивилизация производит настолько больше материальных ценностей, чем Новая Гвинея. Даймонд не придает значения таким достижениям, как расцвет современной науки, Промышленная революция и экономические институты, благодаря которым европейцы вышли из мальтузианской ловушки. Более того, когда европейцы переселились, скажем, в Австралию, то, используя свои экономические достижения, смогли там быстро построить европейскую экономику и управлять ею. Аборигены, коренное население Австралии, к моменту прибытия европейцев все еще пребывали на уровне каменного века, и не было никаких признаков того, что в обозримом будущем они создадут более развитую материальную культуру.