Эрик Баркер - Лаять не на то дерево

Да, странностей ему было не занимать. И при всем при этом он являлся одним из величайших музыкантов XX века. Гульд четырежды становился лауреатом премии «Грэмми». Его альбомы продавались миллионными тиражами. Он даже удостоился высшего признака славы своей эпохи — упоминания в одной из серий «Симпсонов».

Однако Гульд был не просто ипохондриком. Он был странным во всем. Журнал Newsweek называл его «Говардом Хьюзом от музыки». Гульд ложился спать в 6 часов утра и просыпался после полудня. Он мог отказаться садиться в самолет, если номер рейса казался ему «несчастливым». Он настолько ненавидел холод, что даже летом ходил в зимней одежде и зачастую носил свои повседневные вещи в пакете для мусора. Однажды во Флориде его арестовали, приняв за бродягу.

Эксцентричность не могла не отразиться на взаимоотношениях Гульда с окружающими. Опасаясь, что чрезмерное сближение с людьми может навредить его работе, он держал друзей на расстоянии, а связь с окружающим миром поддерживал посредством телефона. За последние девять месяцев своей жизни совершил звонков на 13 тысяч долларов. Из-за его сумасшедшей манеры вождения друзья прозвали пассажирское сиденье его автомобиля «креслом самоубийц». Однажды Гульд заметил: «Думаю, меня можно назвать рассеянным водителем. Я действительно несколько раз проезжал на красный свет, но ведь я нередко останавливался и на зеленый, а никто меня за это не похвалил».

Еще более странной была его манера исполнения своей знаменитой музыки. Кевин Баззана в своей замечательной биографии Гульда пишет: «Растрепанный и неопрятный, по-обезьяньи сгорбленный над инструментом, молотящий руками по клавишам, вращающийся всем торсом и резко дергающий головой…» Не забывайте, что речь идет не о джазовом пианисте и не об Элтоне Джоне. Этот парень играл Баха. И он терпеть не мог публичных выступлений. Его мания контроля не выносила неизбежных для музыкального тура пересадок с самолета на самолет, переездов из одной гостиницы в другую, ежедневной смены окружающих лиц. «Я не выношу аудиторию. Она кажется мне воплощением силы зла», — однажды поделился Гульд.

А еще был стул. Из-за специфической манеры исполнения Гульду требовался особый стул. Сиденье располагалось на высоте чуть более 30 сантиметров от пола и было наклонено вперед, чтобы ему было удобно сидеть на самом краешке. У него было так много специальных требований, что в итоге отец изготовил ему стул на заказ. Гульд пользовался этим стулом на протяжении всей карьеры, возил его с собой на все выступления. За годы стул значительно поизносился, и под конец его пришлось скреплять проволокой и клейкой лентой. На записях концертов даже слышно, как он поскрипывает.

И все же, несмотря на свою чудовищную эксцентричность, Гульд завораживал слушателей своей музыкой. Как сказал однажды музыкальный руководитель Кливлендского оркестра Джордж Селл, «этот чудак гениален».

Однако никакого мастерства, славы и успеха могло и не быть. Да, Гульд был одаренным ребенком и достиг профессионального уровня владения инструментом к 12 годам, но он был таким странным и чувствительным, что в течение нескольких лет его пришлось обучать на дому, потому что он не мог выносить постоянного напряжения, вызванного необходимостью общаться с другими детьми.

Гульд мог вырасти совершенно неприспособленным к реальному миру взрослым. Как же ему удалось добиться успеха и войти в число величайших представителей своего поколения? К счастью, он родился в среде, идеально подходящей для его хрупкой натуры. Родители оказывали ему невероятную поддержку — делали для него практически невозможное. Мать посвятила себя развитию его таланта, а отец тратил по 3 тысячи долларов в год на музыкальное образование Гленна. (Думаете, 3 тысячи долларов — это ерунда? Заметьте, что речь идет о 1940-х годах. Это были две среднегодовые зарплаты в Торонто того времени.)

При такой потрясающей поддержке и невиданной трудоспособности талант Гульда расцвел во всей красе. Этот пианист мог проводить по 16 часов в день и по 100 часов в неделю в звукозаписывающей студии. Он не смотрел на календарь, когда планировал эти записи, и забывал, что большинство нормальных людей не хотят работать в День благодарения или в Рождество. Когда Гульда спросили, какой совет он дал бы начинающим исполнителям, он ответил: «Нужно отказаться от всего остального».

Однако его подогреваемая неврозом одержимость приносила свои плоды. Когда Гульду было 25 лет, его пригласили выступить в России. Ни одному североамериканцу не удавалось сделать этого со времен Второй мировой войны. В 28 лет он выступал на американском телевидении с Леонардом Бернстайном и Нью-Йоркским филармоническим оркестром. В 31 год он считался уже легендой музыкального мира.

И тут Гульд решил исчезнуть со сцены. «Я очень хочу оставить последнюю половину своей жизни себе», — заявил он и в 32 года полностью прекратил концертную деятельность. В общей сложности он дал менее 300 концертов. Большинство гастролирующих музыкантов набирают такое количество всего за три года. Гульд продолжал работать как безумец, но больше не выступал на публике. Ему нужен был полный контроль, который можно было получить только в студии звукозаписи. И, как ни странно, его уход со сцены никак не ограничил его влияния в мире музыки — более того, оно усилилось. Как отмечает Кевин Баззана, Гульд продолжал «сохранять свое присутствие путем бросающегося в глаза отсутствия». Он работал до самой смерти, которая наступила в 1982 году. На следующий год его внесли бы в Зал славы премии «Грэмми».

Что говорил сам Гульд о своих странных привычках и безумном образе жизни? «Я не считаю себя таким уж эксцентричным». Биограф Кевин Баззана пишет: «Это вершина эксцентричности: не считать себя таким уж эксцентричным, когда каждая твоя мысль, каждое твое слово и действие отличают тебя от всего остального мира».

Гульд определенно не стал бы музыкальной легендой без поддержки в раннем детстве и огромной финансовой помощи родителей. Он был слишком хрупким и особенным созданием, чтобы выдержать грубость внешнего мира. Без той трепетной заботы он мог стать всего лишь закутанным в шерстяное пальто бродягой во Флориде…

Давайте поговорим об орхидеях, одуванчиках и обнадеживающих уродах. (Если вы уже устали от этой темы, прошу вас потерпеть еще немного.)

В последнее время детей все чаще сравнивают с одуванчиками и орхидеями. Большинство детей — одуванчики. Одуванчики жизнестойкие. Пусть это не самые красивые цветы на свете, зато они прекрасно растут без ухода. Их не сажают специально. Это ни к чему. Одуванчики благополучно рассеиваются сами практически в любых условиях. Орхидеи не такие. Без должного ухода они чахнут и погибают. Но, если о них заботиться, они распускаются самыми причудливыми цветами. Мы сейчас говорим не только о цветах и не только о детях. Мы говорим о новейших генетических исследованиях.