Ричард Прам - Эволюция красоты. Как дарвиновская теория полового отбора объясняет животный мир – и нас самих

Но теперь мы подошли к довольно-таки шокирующему и возмутительному аспекту половой жизни уток, который Макклоски никак не включил в свою в целом вполне научно достоверную историю о жизни семьи кряквы. Подавляющее большинство людей о нем даже не задумываются. Макклоски ничего не говорит о трудностях, с которыми приходится сталкиваться отцу семейства при защите своей подруги, а также о том, что может случиться, если его попытки защитить ее окажутся безуспешными. Или о том, куда деваются селезни после того, как они оставят самку на гнезде. А здесь как раз начинается то самое, что делает жизнь самок довольно тревожной и полной опасностей.

Там, где большое число уток скапливается на относительно небольшом пространстве, как это бывает у нетерриториальных видов, всегда возникает множество возможностей для социальных взаимодействий. А для самцов социальные возможности практически равны репродуктивным. Но из-за избытка самцов в популяции многие из них так и не заводят себе пары. У этих холостых самцов есть два пути: они могут дожидаться следующего репродуктивного сезона в надежде, что на этот раз им повезет больше; или же они могут добиться желаемого от самок против их воли. Другими словами, принудительная копуляция представляет собой альтернативную репродуктивную стратегию самцов. Селезни, самки которых уже приступили к насиживанию, могут тоже пойти по пути принудительной копуляции, что делает внезапное отбытие отца семейства Кряквинов из «Дорогу утятам!» еще более подозрительным.

«Принудительная копуляция» – это термин, которым зоологи и биологи-эволюционисты обозначают сексуальное насилие в мире животных. На протяжении примерно ста лет в биологии животных широко использовалось слово «изнасилование», однако начиная с 1970-х годов оно вышло из научного употребления из-за постоянной критики со стороны феминисток. В частности, в своей книге «Против нашей воли» Сьюзан Браунмиллер выдвинула [153]мощный и действенный аргумент, что сексуальное насилие, а также угроза изнасилования в человеческом обществе действуют как механизм социального и политического подавления женщин. Изнасилование у людей представляет собой акт такого колоссального символического и социального значения, что само это слово кажется неподходящим для использования не в антропологическом, а в зоологическом контексте. Как писала орнитолог Патрисия Говати, «из-за существенных различий между такими явлениями, как изнасилование и принудительная копуляция, все, кто занимается научным изучением поведения, уже много лет назад пришли к соглашению использовать применительно к негоминидным животным термин “принудительная копуляция”, а термин “изнасилование” оставить только для людей» [154].

Эти доводы мне понятны, и я даже готов с ними согласиться, но все же, к сожалению, мне кажется, что переход к более обтекаемому термину «принудительная копуляция» в биологии отчасти притупил наше восприятие [155]роли сексуального насилия в социальной жизни животных и эволюции их поведения. Смягчение формулировки затуманило тот очевидный факт, что принудительная копуляция есть не что иное, как сексуальная агрессия, ничуть не менее противоречащая интересам самок животных. В результате стало буксовать и развитие наших представлений об эволюционной динамике сексуального насилия. (В главе 10я еще буду обсуждать, как эта упущенная интеллектуальная возможность задержала процесс понимания того, как сексуальное насилие повлияло на эволюцию человека.)

Хотя я вовсе не предлагаю, чтобы мы вернулись к широкому использованию слова «изнасилование» в зоологии, я все же считаю, что переход к термину «принудительная копуляция» оказывает нам скверную услугу, мешая понять, что же в действительности представляет собой сексуальное насилие у негоминидных животных. И, безусловно, когда мы говорим о самках уток, с научной точки зрения принципиально важно признать, что в их случае сексуальное принуждение и насилие тоже совершаются против их воли .

Принудительные копуляции очень распространены у многих видов уток, что, с одной стороны, позволяет считать их обычным явлением, но с другой – не делает их менее жестокими, уродливыми, опасными и даже смертоносными. Самки уток весьма недвусмысленно стремятся избегать подобных покушений, уплывая или улетая от нападающих на них самцов; если же спастись бегством не удается, они яростно обороняются, пытаясь отпугнуть агрессоров. Сделать это бывает исключительно трудно, поскольку у многих видов уток принудительные копуляции зачастую осуществляются социально организованным образом. Самцы нередко кочуют вместе и, обнаружив одиночную самку, нападают на нее всем скопом. При совместном нападении куда вероятнее, что одному из самцов удастся преодолеть сопротивление самки и попытки партнера защитить ее, чем если бы холостые самцы атаковали самку поодиночке.

Велик ли для самок ущерб от таких принудительных копуляций? Очень велик. При подобных нападениях они часто получают серьезные травмы [156], а то и гибнут. Почему же они тогда так упорно отбиваются? Сопротивление принудительной копуляции наносит гораздо больший прямой вред их физическому благополучию, чем покорность, поэтому объяснить их упорство с эволюционной точки зрения как будто довольно сложно. Ничто не может угрожать возможности передать свои гены потомству сильнее, чем смерть, – так ради чего же так рисковать?

Этот вопрос подводит нас к проблеме сложных взаимодействий между самкой, действующей в соответствии со своим половым влечением к красоте, и самцом, который с помощью сексуального насилия оспаривает ее способность выбирать себе партнера по своему желанию. И на кону в этих попытках насильственного оплодотворения стоит нечто большее, чем просто прямой вред для здоровья и благополучия самки; насильственное оплодотворение наносит самке также косвенный, генетический ущерб , который может быть для нее еще существеннее. Почему? Дело в том, что самки, если им удастся спариться с самцами, которых они сами предпочли, с большей вероятностью принесут потомство, унаследовавшее эстетические признаки, привлекательные для этой самки, равно как и для других самок. Преимущество таких самок заключается в том, что они будут иметь большее число потомков в следующих поколениях, поскольку их дети будут более привлекательны как половые партнеры. Такова косвенная, генетическая выгода выбора полового партнера, который является движителем эстетической коэволюции. Напротив, самки, оплодотворенные насильственно, принесут потомство со случайным набором эстетических признаков или даже признаками, которые обычно отвергаются при выборе партнера, поскольку оплодотворившие их самцы очевидно не соответствуют эстетическим стандартам – в противном случае они были бы выбраны какой-нибудь самкой добровольно. В любом случае, самцы в таком «принудительном» потомстве с меньшей вероятностью унаследуют предпочитаемые эстетические признаки, а значит, будут менее привлекательны и с меньшей вероятностью образуют нормальную пару, что, в свою очередь, сулит самке меньшее число внуков. Таков косвенный, генетический ущерб от сексуального насилия самцов.