Вадим Сафонов - Земля в цвету

Стояли ясные, залитые ослепительным светом дни, с высокими, будто тонкой кистью наведенными облачками. Пылили дороги. Наступало лето великой суши. А мастера полей встречались, чтобы договориться, как повторить по просу «бросок», уже осуществленный кок-сагызовцами. Люди, работавшие с самой молодой в мире культурой, учили людей, занятых древнейшей из всех сельскохозяйственных культур.

Да, речь шла не более не менее, как о гнездовом посеве проса! В два раза меньше семян, чем обычно, сорок тысяч «букетов» на гектар, — у весеннего поля голый, черный вид на две трети пустующей земли; но в этой дерзновенной идее должен был заключаться секрет победы!

Все с виду по-прежнему в деревнях Киевской области. Но на деле нечто новое и могучее вошло в их жизнь. Случилось так, что прежде всего и больше всего это незаметное с виду, но решающее изменение коснулось Шполянского района.

Оно стало на пороге каждой хаты. Примешалось отныне ко всем мыслям, работе, поведению людей. Жители соседних деревень, еще раз в свободный час обходя поля, сходились где-нибудь на обмежке. Завертывая ножки махорки или попыхивая коротенькими и дочерна обкуренными трубочками, вступали в беседу. Ничего особенного: какой денек, дуже парит, не будет ли дождя, — и тут переходили к дневным работам и, откинув сапогом сизую, жилистую лебедку, надолго усаживались, чтобы обсудить в подробностях сделанное сегодня — как у вас и как у нас.

В плотном, долго не оседающем пыльном облаке, охая рессорами, подымалась с проселка на греблю ставка машина. Приехал секретарь райкома, привез районного агронома Семко.

Вызвездило. Тут полдеревни. Бригадир Илларион Денисович Ищенко рассказывает, как он в колхозе «Перемога» в 1939 году собрал по 65 центнеров проса с гектара — тогда пришлось ему побывать и в Москве, на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке…

Ефрем Григорьевич Земляной вернулся из армии. Был он до войны ездовым и, когда думал о том, как начнется для него мирная жизнь, представлял себя опять ездовым; или (он знал и чувствовал, что стал иным, вырос за эти годы) рассуждал так: если я выберу себе другое дело, то непременно будет оно чем-нибудь сходно с прежним.

Первые дни в колхозе изумили его. Он слышал вокруг только и разговоры, что о просе. Просо, просо — и не просто просо: за этим просом стояло то, что он еще не до конца понимал, неслыханный замах; точно велись эти разговоры на языке, все слова которого с детства были знакомы, но общий смысл непостижимо ускользал.

Деревню в армии он тоже представлял какой, какой оставил ее. Да нет, он видел ее и после, украинскую деревню. С победоносными полками он проходил на Запад. Торчали трубы на плещинах пожарищ среди одичалых полей в сорняках; он подходил и сам поднимал или ворошил ногой что-нибудь из ржавого лома сельскохозяйственного инвентаря; женщины оплакивали брата, мужа, отца. Страшны следы гитлеровцев!

И вот он дома. Там было это все: сожженные хаты, вырубленные сады, почти ни одной семьи, не потерявшей кого-нибудь убитыми на войне или замученными в гестапо. Все это было, но было и то, чего он не знал раньше и не видел; то, что, очевидно, родилось за это время, а теперь оказывалось главным. Будто он сошел с корабля и думал найти его опять на том же месте или позади, отнесенным волнами, а корабль уплыл вперед и надо нагонять его.

Ефрем Земляной попал в самую гущу этой деятельной, полной какого-то собранного, уверенного и радостного напряжения жизни. Разговоры вокруг него были только внешним проявлением того огромного и важного, что составляло ее суть. Так краешек льдины над водой позволяет угадать глухую массу, скрытую под волнами.

Во всех окрестных деревнях перестукивались топоры: четыреста домов вырастали на пожарищах. Каменщики вывершивали кирпичные стены школ. Земляной видел, как уже в этом первом послевоенном году полностью восстанавливалась по району прежняя посевная площадь. Не было колхоза, который остался бы в стороне от охватившего весь район социалистического соревнования «За высокий сталинский урожай». Говорили о двух девушках-комсомолках — Ольге Товстоног и Прасковье Оношко из колхоза «Двадцатилетие Октября», которые были в числе первых инициаторов соревнования.

И непреодолимая сила этой жизни захватила Земляного.

Просо он никогда не сеял и не собирался сеять. Теперь он переспросил своего деда:

— Так по скольку пудов соберете?

Он все-таки постарался, чтобы вопрос его прозвучал иронически. Но с малых лет, когда слово деда было законом в семье, он привык смотреть на него как на человека, безошибочно уверенного в том, чтό надо, фантазиями неколебимого.

Григорий Григорьевич ответил просто:

— Пудов двести. Мабуть, у кого будет триста.

И, по-стариковски вздохнув, кинул наставительно:

— Ты чуй, Охрим.

«Лайковый» (звеньевой) колхоза имени Ленина, Ефрем Григорьевич Земляной, стал просоводом.

Но раз принявшись за дело, он взялся за него всерьез — как научился в армии. В выполнении любого задания должен быть идеальный порядок. Он завел даже регулярные записи-дневники полевых работ.

Семена яровизировали. Гнездовые посевы были не везде. Но там, где были, растения с утолщенным стеблем, с более широкими листьями пускали глубокие корни, отыскивающие влагу, до которой не доставало сухое дыхание зноя. Так росло просо на полях у Лариона Ищенко, и у Охрима Земляного, и у Евгении Дядя, и у Лукерьи Кошевой, и у сотен других.

Урожай Земляного был 210 пудов — 35 центнеров с гектара. Звено Дядя на 4 гектарах собрало по 43,6 центнера. А всего шполянцы сняли с 2017 гектаров в среднем по 162 пуда — по 27 центнеров проса. Значит, в 5–6 раз больше, чем раньше, а это был год засухи, подобную которой едва припоминали старики.

Редакция «Правды Украины» устроила «литературный четверг»: доклад о просе представителя Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук И. Д. Колесника и выступление молодой киевской оперной артистки. Сочетание, никого не удивившее: разве не веселее петь, узнав, что люди собрали по 160 пудов в тяжелый год!

…В садах прятались колхозные деревни Шполянщины. Блеклая осень, соломенно-желтая, без золота и багрянца северных лесов, уже прошла по зелени. Песни слышались там, где собирали яблоки, и на левадах, и за плугом на полях, у черты которых обессилело злое дыхание засухи.

Конечно, в том году не одни шполянцы на Украине выращивали просо. На Киевщине с площади 105 тысяч гектаров сняли средний урожай по 12,1 центнера — не такой уж плохой результат для 1946 года! Но шполянцы опередили других далеко, и Колесник прочел на «четверге» о них такой доклад, о каком сам говорил:

— Я шполянцами всей Украине глаза колол, чтобы до души дошло.