Виолетта Гайденко - Западноевропейская наука в средние века: Общие принципы и учение о движении

Непосредственно соотнесены с неподвижным двигателем только так называемые естественные движения — движения небесных тел, простых тел (элементов) и животных. К иному типу движений относятся насильственные движения, которые всегда имеют в качестве двигателя нечто движущееся.

Разделение всех движений на естественные и насильственные является принципиальным различением аристотелианской физики. Естественно такое движение предметов, «начало движения которых лежит в них самих», если же предметы движимы чем-то иным, их движение носит насильственный характер (см.: Физика, VIII, 4) [7, 3, 230—234]. То, что может двигаться насильственным движением, непременно имеет и какое-то свое естественное движение, насильственное движение есть нарушение естественного (см.: О небе, 300а 21—28) [7, 3, 345]. Поэтому в аристотелианской физике естественное движение имеет приоритет перед насильственным.

Из всех объектов, способных двигаться естественным движением, только для небесных тел (небесных сфер) круговое движение есть неотъемлемый признак, они вечно движутся круговым движением. Что же касается элементов подлунной сферы и животных, которые также имеют свои естественные движения, то они могут как двигаться естественно, так и не двигаться. Приводятся в движение они неподвижным двигателем, движущим как цель, возбуждая стремление.

Но каким образом цель, будучи неподвижной, может привести к движению? Для этого необходимо, во-первых, преобразование цели в стремление; образцом такого преобразования служит чувственно-волевой акт животного или мыслительно-волевой акт человека. Во-вторых, преобразование стремления в некоторое движение, завершающееся достижением некоего заранее определенного состояния. Предзаданность конечного состояния означает, что последнее, с одной стороны, как бы присуще движимому, а с другой — его в данный момент нет, почему и может быть возбуждено стремление к нему; движимое, таким образом, характеризуется через отделимый собственный признак — конечное состояние. Аристотелевская система действительно содержит возможность для вещей иметь такой признак: это — место. Космология Аристотеля такова, что все предметы в космосе имеют собственное (естественное, свойственное) место, которое выступает для них как их собственный признак, который определяется их формой; для всех предметов подлунной сферы этот признак оказывается отделимым, так как в силу механизма превращений элементов простые тела могут оказаться в несвойственных им местах. Таким образом, всякое стремление ближайшим образом реализуется как некоторое перемещение. Перемещение поэтому является первым движением в аристотелевской системе (если оставить в стороне возникновение и уничтожение, т. е. превращение элементов, играющее особую роль в аристотелианской физике), тогда как качественные и количественные изменения вторичны по отношению к перемещению.

Осмыслить универсальный механизм действия неподвижного двигателя в космосе помогает аналогия с мыслительно-волевым актом человека. Чтобы некий предмет мышления выступил как цель, он прежде всего должен представлять собой некое благо, некое совершенство, свойственное мыслящему и отсутствующее в данный момент. Это благо, или совершенство, мыслящий должен иметь в потенции. Кроме того, мыслящему должно быть присуще свойство, которое можно назвать волей или стремлением, к которому и присоединяется мысль об отсутствующем благе как некоторая цель, определяющая, задающая направление стремлению. Таким образом, стремление должно быть вторым изначальным моментом; оно, будучи определено разумом, мыслящим некоторое благо, обеспечивает достижение этого блага. Движение в космическом масштабе также является результатом сочетания этих моментов: неподвижный двигатель есть Ум, мыслящий самого себя, т. е. не что иное, как абсолютное совершенство всего космоса в целом, и тем определяющий стремление, задающий стремлению направление к этому совершенству. Стремление же есть фундаментальное свойство, изначально присущее всему. Для выражения его Аристотель пользуется понятиями «потенция» и «энтелехия». С этими понятиями соотнесен третий аспект онтологии Аристотеля. Форма ведь есть совокупность признаков, определяющих некоторый субстрат, некоторую материю. Всякому признаку соответствует пара противоположных качеств, одно из которых задает признак как элемент формы, тогда как противоположное ему означает отсутствие признака, лишенность формы. Субстрат, подлежащий оформлению, представляет собой материю; материя, коль скоро она сочетается с моментом лишенности, отсутствия определенной формы, определенного признака, представляет собой потенцию к этой форме. Форма как реализованная потенция, т. е. форма, реализованная в материи, или действительная вещь, есть энтелехия этой вещи.

Анализ аристотелевских понятий энтелехии и потенции убеждает в наличии по крайней мере двух смыслов, в которых они употребляются. В понятии потенции прежде всего различим оттенок стремления к отсутствующей форме, т. е. к отсутствующему совершенству, в соответствующем ему понятии энтелехии — оттенок завершенности, достижения цели, свойственный оформленной вещи. Здесь речь идет о стремлении, наличном, коль скоро формы еще нет, и исчезающем с ее достижением. Так бывает, когда имеют дело с неотделимыми признаками, т. е. со свойствами вещи, существующими только в ней самой. Пока нет признака, нет и самой вещи. Иное дело, если признак является отделимым, как в случае естественного места элементов или способностей человека к определенным действиям. Эти свойства предполагаются уже наличной формой вещи: элемент, если это земля, т. е. холодное и сухое, имеет свойственное ему место внизу, где бы он фактически ни находился в настоящее время; овладевший некоторой областью знания человек способен к рассмотрению любого предмета из этой области, даже если он фактически теперь не делает этого. Причиной того, что такая ситуация может иметь место, служит отделимость признака — можно иметь его в потенции, уже обладая формой, включающей его как собственный признак; косвенной причиной может быть препятствие к реализации потенции: коль скоро признак отделим, нечто может препятствовать вещи, уже как бы имеющей его, поскольку он сопутствует форме, иметь его фактически. Употребляемое в этом случае понятие потенции имеет несколько иной оттенок, а именно стремление к тому, чтобы иметь в наличии признак, отсутствующий в вещи, как бы существующий отдельно от вещи, которая уже имеет форму, предполагающую этот признак. Это, можно сказать, потенция, сопутствующая форме, а не предполагающая ее отсутствие.